Из моей будущей книги воспоминаний “Про моряков и море”.
По окончании Одесского Высшего Инженерного Училища имени Ленинского комсомола в начале 1980-х, я был направлен на работу в Дальневосточное морское пароходство.
Во Владивостоке надо было оформить документы, пройти медкомиссию, дождаться вакансии на судне. Мы с однокашником Серёгой (везёт мне на это имя, прямо ткни в любую фотографию с друзьями – и попадёшь в Сергея!) поселились в ведомственной гостинице моряков. А что – двадцать копеек в сутки! Было что-то и хорошее в Советском Союзе… Свободное время проводили на городском пляже – конец лета выдался жарким. Купили подводное ружьё и, ныряя с маской между купальщиками, добывали нежащихся на донном песочке огромных камбал. Отдавали рыбу гостиничной администраторше, она её жарила дома и на следующий день приносила нам тарелочку, полакомиться. Не знаю, доступно ли сейчас такое удовольствие во Владивостоке с убитой экологией и браконьерством.
Назначение получил на пассажирский теплоход, на должность четвёртого механика. Как грубовато нас тогда называли – бог воды, говна и пара. Молодой специалист с кучей теоретических формул в голове и минимумом практических навыков. Кто нас учил на кафедре сопромата, какую прокладку ставить на паропровод, а какую на топливную трубу? Как управлять подъёмным краном при постановке в походное положение – это из теоретической механики? Как, не повредив, снять и снова установить пломбу службы портового контроля на отливном клапане, чтобы ночью втихаря откатать за борт льяльные воды из машинного отделения, учили? Ладно, научат. Впереди – десятилетия морской службы. Глядишь, когда-нибудь и сам кого-то наставлять будешь…
Судно работало на линии Сахалин – Курильские острова. Красотища, могущество – вот что это такое! Дикая природа, скалы, голубые ели до небес, тысячи дельфинов в проливах, миллионы птиц, ковром устилающих поверхность моря до горизонта! Тихий океан. Это надо видеть, ребята! Вы ловили корюшку, когда судно напоминает дикобраза, у которого вместо иголок торчат сотни удочек – экипажа и пассажиров? Когда на палубе витает дурманящий запах зелёных огурцов от свежего улова, измеряемого центнерами и идущего на общие сковородки? Не знали такого чувства рыбацкой солидарности, когда каждый готов поделиться грузилом, крючком а то и удилищем, а ноги скользят на серебряном ковре из рыбёшек? Значит, жизнь прожили напрасно. А крабы, лосося, кетовую икру кушали? Молчу уж о трепангах, трубачах и прочих моллюсках, черемше и женьшеневых настойках. Мощь, нет, мощара Охотского моря с его дикими штормами. Пара таких рейсов – и понятие “морская болезнь” или навеки останется в прошлом, или же ты – не моряк. Бедные девушки из пассажирских служб: после перехода убирать заблёванные каюты – то ещё удовольствие.
У нас был моторист Гога, из почти вымерших местных аборигенов. Иногда его отпускали на пару дней к родителям, и он привозил двухведёрный бочонок красной рыбы, маринованной по их народным рецептам. Сообщаю: 12 человек машинной команды съедали эту рыбу в один присест. Под пару рюмок, чего греха таить. Ничего вкуснее пробовать, увы, больше не доводилось.
Первая в жизни вахта в должности инженера. Думаю, каждый из нас будет помнить её всю жизнь. 23-летний парнишка в первом часу ночи поднимается из машинного отделения. Путаница коридоров на жилой палубе экипажа заканчивается уголком отдыха: мягкая мебель, фонтанчик-автопоилка посредине. Девушки из пассажирской службы и ресторана тоже недавно освободились, приняли душ и в одних халатиках прохлаждаются на диванчиках. Для меня они даже не девушки, а взрослые тётки лет за тридцать. Повторяю: в ОДНИХ халатиках. Сложили букетом стройные ножки на край фонтанчика так, что меня бросает в краску.
– А кто это у нас такой молоденький гуляет?
– Так это новый четвёртый механик!
– Как тебя зовут, солнышко? Присядь, расскажи тёте!
Ну, рассказал, кто я и откуда. И поохали восхищённо, и по головке погладили, и перезнакомились, и потискали юного красавчика, и обещали заступаться, если кто обидит… Если бы не учился в Одессе, не прошёл там школу мужества и “подвеску языка” – засыпался бы на “проверке на вшивость”. Но скоро мы с этими дамами станем если не друзьями, то хорошими приятелями, а главное – членами единого экипажа, в который меня приняли так ласково и дружелюбно. Коллектив молодёжный, средний возраст – 27 лет. Весело!
Вечеринки – по поводу и без, времена тогда были попроще, до антиалкогольной кампании Горбачёва оставалось несколько лет. Признаюсь, до того я водку почти не пил. Там же частенько доводилось употреблять даже спирт. Глупость, конечно, но не отрываться же от коллектива? Некоторые даже на вахту позволяли себе явиться “под градусом”. Добром такое не кончается. Судно покинуло порт Корсаков, вечером за кормой растаял мыс Анива. Курс – на остров Итуруп. Была какая-то дата, и молодые штурмана её крепенько отметили. К нолю часов, на исходе своей вахты, третий помощник капитана определил точку нахождения судна на карте. Не было тогда GPS, пользовались радаром и радиопеленгатором – движение там не очень насыщенное, достаточно вести аккуратное счисление[1] по лагу[2] и компасу. Оказалось, что ветром нас сдрейфовало на встречную полосу (на морских путях, почти как на автомобильных трассах, тоже есть система разделения движения). Передавая вахту выпившему второму помощнику Косте, третий штурманец его проинформировал: идём по встречной, надо откорректировать курс. Через пару часов Костя вспомнил о предупреждении, убедился, что едем не туда, и выправил положение. Старший помощник спокойно дремал свои 04.00 – 08.00, судно шло на автопилоте. А когда утречком на мостик поднялся капитан, то увидел прямо по курсу покинутые вчера берега мыса Анива! Оказывается, Костя просто развернул судно среди ночи в направлении, указанном на карте, где определилась точка нашего нахождения… Бить не били, но задержка пассажирского судна на 16 часов – это ЧП. Вылетел Костя с работы с нехорошей формулировкой в трудовой книжке. Не бывать ему капитаном никогда… Многие, и я в том числе, этот урок усвоили. Но немало было и других. Вот только через некоторое время имена тех, других, постепенно перестали встречаться в списках судовых ролей[3].
Зарплата была хорошей, невзирая на отсутствие “загранки”, были и неофициальные заработки. Дальневосточные моря в те времена были очень богатые. В Курильске не было причалов, способных принять крупные суда. Погрузка-выгрузка производилась на рейде: к стоящему на якоре судну подгоняли баржу, которая и доставляла пассажиров и грузы. Местное население – пограничники, секретные военные да жители небольшого рыбацкого посёлка. Все поголовно – браконьеры. Капитану как-то утром понадобилось нанести визит на берег. Спустили шлюпку. В мои обязанности входило обслуживание шлюпочного дизелька. Пока начальство решало свои вопросы, мы с третьим помощником созерцали прямо-таки бурлящую воду в месте впадения в море даже не реки, а ручья, который можно было перепрыгнуть. Лосось шёл на нерест! Это незабываемо. Казалось, под нами больше рыбы, чем воды! На камушке у берега этого потока уселась ворона. Вот она хищно метнулась к воде и, натужно упираясь лапками, задом-задом потащила клювом на берег чуть ли не полуметровую рыбину! Профессионально вскрыла ей животик и стала жадно клевать рубиново сверкающие крупные икринки…
После обеда я получил команду снова готовить шлюпочный двигатель. На этот раз капитан, старший механик и помполит поехали без нас. За время работы на этой линии у них сложились хорошие связи с местным начальством. В черте городка существовал какой-то рыбнадзор, официально во время нереста рыбалка запрещена. Но уже за ближайшей сопкой вступал в действие закон тайги, и ценная рыба добывалась самыми варварскими методами в товарных количествах. Ибо на островах было всё привозное – от картошки, солярки и боеприпасов до нижнего белья. Пиво и благородные напитки входили в список стратегических ресурсов. И если мы, простые моряки, могли для обмена привезти с Большой земли ящик пива и пару бутылок коньяка, то командиры загрузили на лодку не один десяток звякающих ящиков. Через пару часов судёнышко вернулось, троса шлюпочной балки заскрипели от его веса. Начальники молча выгрузили несколько 4-ведёрных молочных бидонов, заполненных икрой. По самые планшири бортов шлюпки навалено тушки лососей с распоротыми брюшками.
– Четвёртый, шепни народу, пусть разбирают рыбу, не пропадать же добру!
Я и себе взял несколько, как там выражаются, “хвостов”. Засолил, завялил – объедение! Это совсем другая рыба, чем в сегодняшних супермаркетах, выращенная в инкубаторах на комбикорме. Даже собрал полстакана икринок, оставшихся после небрежного торопливого потрошения, полакомился. До того мне всего пару раз в жизни доводилось пробовать икру на каких-то банкетах у богатеньких знакомых. Откуда я знал, молодой щегол, что здесь за ящик пива можно получить литровую банку этого деликатеса, приготовленного по особым домашним рецептам? Что на нём опытные товарищи делают такие деньги, которые и не снятся спекулянтам заграничных шмоток? Если с головой дружат, конечно, и делятся с нужными людьми. А то два матроса наловчились скупать этот товар по бросовым ценам на островах и крутить бизнес с проводниками пассажирского поезда Владивосток – Москва. Очень быстро “спалились”, кажется, даже срока получили. А завистливые японские браконьеры попросту забрасывали вооружённый десант на быстроходных катерах. Уходили в сопки – и никто не найдёт: на острове в 200 км длиной всё население состояло из нескольких тысяч человек. Поэтому местные жители ходили на рыбалку с ружьём: неизвестно кого встретишь, медведя или японца! Потом погранцы безуспешно пытались ловить на устаревшей технике судёнышки на подводных крыльях, увозящие за кордон тонны драгоценного продукта. Как говорится: кто смел, тот и съел.
Завершая эту тему, хочу напомнить, что советские граждане ни красной рыбы, ни икры не наедались. В магазинах она если и присутствовала, то не для рядовых строителей коммунизма. Почти весь добытый продукт уходил на экспорт, страна зарабатывала валюту, или же её зарабатывали контрабандисты. Лично я с такими людьми знаком не был, но слышал много интересных историй про советских миллионеров. Зато своими глазами наблюдал в Корсакове колонны многотонных грузовиков, кузова которых были с горкой завалены тушками лосося. Куда везут эту рыбу, задал я вопрос местному жителю? На свалку, был ответ. На рыбзаводе нет мощностей, чтобы её обработать. Икру выбрали – и выбросили… Объясните мне кто-нибудь, почему не хватало средств построить несколько цехов и заполнить полки магазинов дефицитной полезной продукцией, и в то же время только одна никому не нужная Эфиопия должна была Советскому Союзу четыре и шесть десятых миллиарда долларов? Я молчу про монструозные траты на Кубу и Вьетнам, про войну в Афганистане и содержание десятков прокоммунистических движений-паразитов по всему миру. Ведь это уже не бесхозяйственность, это – преступление перед собственным народом? Или я так ничего и не усвоил из курса политической экономии?
Нас, выпускников ОВИМУ, много было распределено на Дальний Восток, старались поддерживать связи. Моя молодая жена на пятом месяце беременности оставалась в Одессе. Своего сына я впервые увидел, когда ему было уже 9 месяцев от роду. Это о романтике, ребята, и хорошенько подумайте, выбирая профессию или начиная завистливо считать “огромные” моряцкие заработки. Некоторые супруги моих товарищей решили повторить подвиги жён ссыльных декабристов (молодёжь, Вики вам помощник!). Им это вполне удалось. Владивосток был “закрытым” городом – как-никак главная военно-морская база на Тихом океане, пограничный город, а на дворе – пик “холодной войны”. Получить прописку – практически невозможно. Нет прописки – нет ни жилья, ни работы. Нет работы – есть уголовная статья “за тунеядство”. Исхитрялись каждый, как мог. Мы-то жили на судах, а неопытные девчонки, многие из которых беременны или уже с младенцами на руках? Поселили их в пионерском лагере где-то за городом, в тайге с тучами комаров, в фанерных домиках. Помыть попку дитю – проблема, хлеба купить – проблема! А скоро и зима пришла, с “буржуйками”, дровами и двуручной пилой “Дружба”, со сквозняками в 3-миллиметровых стенах… Кто из наших ребят заходил на судне во Владивосток – мчался в этот лагерь хоть дровишек наколоть, хоть молока привезти. Немногим девчатам удалось как-то легализоваться в городе, большинство уехали на родину (на Запад, как там говорят), несколько молодых семей разрушились в самом медовом юном периоде. Кое-кто бросал морскую профессию, на приобретение которой было потрачено пять лучших лет жизни. Советский идиотизм. Дайте ребятам элементарные условия, хоть комнатушку, работу жёнам – и не было бы этого массового бегства молодых грамотных специалистов, в которых растущее пароходство испытывало жесточайший дефицит! Мы ведь учились на полном государственном обеспечении – проживание, питание, форма одежды, обучение – всё бесплатно! Образование получили прочное, никто не пропал и в других областях деятельности, но для государства это был однозначный убыток. Неудивительно, что менее чем через десять лет это государство и приказало долго жить…
Но вернёмся к нашему курсантскому братству. Пришёл ко мне в гости одногруппник Серёжа (другой, у нас их было человек восемь). Я похвастался относительно современным оборудованием машинного отделения, провёл по пассажирским салонам. Потом пошли к нему на “Капитан Хлебников” – модерновый мощный ледокол финской постройки, и я испытал, кроме гордости за товарища, глубокую чёрную зависть. Это был шедевр совершенства и последних технических достижений! У этого Сергея была целая эпопея, связанная с преподавателем высшей математики Виталием Леонидовичем Воробьёвым (Вздрогнули, поёжились и сняли мичманки в знак уважения, курсанты семидесятых!). С такой фамилией он давно был “окрещён” курсантами Кисой. Лично я его боялся до судорог и зубрил интегралы часто в ущерб другим дисциплинам, потому что вылететь из мореходки за двойку по математике было элементарно, и Киса беспощадно этим правом пользовался, если курсант пытался, к примеру, применить шпаргалку. Глаза ли были у него на затылке, или скрытые зеркала? В общем, Серёга попался с этим делом, и песенка его была почти спета. Но был у парня стержень! Каждую сессию он пересдавал проклятый предмет по несколько раз, пять лет практически без каникул! Ей-Богу, это была битва гигантов. Доходило до государственных комиссий. Последнюю тройку за четвёртый семестр математики он получил на пятом курсе! Почерневший и худой, он ворвался в кубрик с “авоськой” портвейна и заявил: “Теперь я знаю математику лучше Кисы”! В своей каюте он показал мне огромный чемодан с университетскими учебниками и сказал, что без диссертации отсюда не уедет. А в тылу у него была девушка Таня, безоговорочно влюблённая и целеустремлённая, приехавшая за свой счёт на другой конец страны в надежде на ответные чувства. Перезнакомилась со всей нашей братией, встречала на причале каждый наш пароход, угощала домашними пирогами – наш парень, как мы с гордостью о ней отзывались! Устроилась на работу, выбила комнату в общаге (!!!) и начала вить будущее семейное гнёздышко в светлых мечтах, которым, насколько мне известно, так и не суждено было сбыться… Дурак ты, Серёга!
У причала морского вокзала Владивостока, постучался как-то вечерком в дверь моей каюты Санька. Мы подружились ещё в абитуриентской роте и пять лет жили в одном кубрике. Ещё одна курсантская легенда, не побоюсь этого слова. У нашего третьего друга Серёжи (с которым я приехал во Владик) день рождения – 1 октября. Эту дату никогда не забуду… Представьте первый курс мореходки и салабонов, только что оторвавшихся от маминой юбки, под гнётом почти воинской дисциплины, старшин и командира. Первого сентября мы только начали этот адский путь своей будущей карьеры. А ровно через месяц у Серого – ювилей. Притащил несколько бутылок вина, после отбоя разлили, выпили. Нас было восемь человек в кубрике. Четверо легли спать, остальные предались болтовне под остатки в стаканах. Перед сном я навестил туалет, а та троица решила справить малую нужду из окна пятого этажа. Молодость, она такая героическая! И случилось же дежурному офицеру по кличке Череп в это время проходить какраз под этим окном! В общем, прилетело ему прямо на голову.
– Кажется, я там кого-то того, – сказал Санька.
Мы с двумя Сергеями (ну не могу от них никуда деться!) высунули свои неумные головы наружу и стали объяснять прохожему, что под окнами лучше не гулять, а то Санька может и по-большому…
– А подать мне вашего Саньку сюда!
В одну секунду мы выключили свет и улеглись, дрожа всеми щенячьими фибрами. Шаги по коридору. Команда “подъём”, и мы, четыре балбеса в сатиновых трусах до колен, стоим по стойке “смирно”. И понеслось… Как нас “отмазывал” Сашкин папа, второй механик, и давал всем четверым ремня по задницам – это не для прессы. Но история попала в курсантский фольклор, а Череп получил мокрое такое пятно на фуражке и репутации. Куда бы мы ни шли строем – на занятия, хозработы или в столовую – на пути оказывался до боли знакомый капитан третьего ранга.
– Рота, стой, раз-два! Курсант Санька (это уже было не просто имя, это был титул!), выйти со строя!
Небрит, форма не глажена, без носового платка, неуставные брюки, нечищеная обувь, и тысяча других замечаний. Из нарядов вне очереди он не вылезал до пятого курса, но стойко переносил тяготы службы и до заветного диплома всё-таки дотянул. И вот с бутылкой стоит на пороге моей каюты. На закуску я выставил борщовую тарелку с красной икрой, кусок масла и хлеб. Санька работал на танкере, ходил в загранку и к такому богатству доступа не имел. Как и положено советскому человеку, он приступил к делу со столовой ложкой в руке… Потом три дня не мог отойти от туалета дальше нескольких метров. Потом стало известно, что его судно готовится к отходу. Эвакуация в нефтегавань на такси с несколькими остановками у кустиков – отдельная глава моего повествования, которую я не напишу по этическим соображениям. Видно, проклятия Черепа таки догнали его за семь часовых поясов от курсантского гальюна в Одессе.
Поздней осенью, в связи с непреодолимыми погодными условиями, судоходная линия Сахалин – Курилы закрывалась. Островитяне оставались отрезанными от всего мира, и это тема отдельного романа – как они выживали. Чего стоила эта романтика юным лейтенантским жёнам на забытых Богом и людьми заставах с вечно пьяными от безысходности мужьями, безлюдной тоской, под аккомпанемент громовых раскатов безумствующего прибоя Тихого океана… Я там не бывал в тот период, скажу одно: летом эти молодые женщины на месяц-два уезжали на Большую землю с большими деньгами и “отрывались” там так, что во Владивостоке и на наших пассажирских теплоходах до следующей навигации ходили легенды. И далеко не всегда они возвращались к своим любимым, в общем-то хорошим ребятам, посвятившим себя службе неблагодарному Отечеству…
Мы же стали обслуживать рыболовный флот. Представьте себе огромный корабль – плавучий рыбзавод. На нём живут и работают более тысячи человек. Флотилия промысловых судов свозит улов на эту базу для переработки в консервы. Судно стоит на якоре в нейтральных водах, огни японских городов в хорошую погоду видны на горизонте. Но экипаж не имеет допусков к заграничному плаванию, а значит и права на посещение иностранных портов. Как правило, контингент там с приводами в милицию, часто с уголовным прошлым, крепко выпивающий или просто неблагонадёжный с точки зрения КГБ. Кормят хорошо, бытовые условия сносные, большая часть команды – женщины, многие нанимаются семьями. Работа по сменам, культурно-массовые мероприятия. Зарплата – выше уровня пристойности, под тысячу рублей в месяц. Для молодёжи: инженер на береговом предприятии получал 120 целковых. Но! Одиннадцать месяцев без берега. Популярный антидепрессант крепостью в 40 градусов – жёстко лимитирован. По сути – плавучая тюрьма. Нет, силой никого туда не загоняли, всё оговорено и согласовано на честных добровольных условиях. Только знаю по себе: даже на сухогрузе с регулярными визитами в порты мира, на пятом-шестом месяце контракта крыша ощутимо начинает шуршать шифером, а далее, как утверждают медики, начинаются медленные, но необратимые изменения в физиологии и психике человека. Не в лучшую сторону. Вот такую публику мы и стали доставлять на смены туда и обратно, к этим плавбазам и в родной порт. Зарплаты им не выдавали на руки до прибытия во Владивосток или Петропавловск-Камчатский. Во избежание. У нас был судовой врач, но не в его силах было бы бороться с эпидемией белой горячки на борту. У нас были и служба безопасности, и пожарная служба, но борьба с массовыми беспорядками – не их конёк. Бывали отдельные эксцессы, но, как было сказано, там было процентов семьдесят женщин. В исполнении отдельных представительниц прекрасной половины человечества я тоже видал такое, что не осмелюсь тут докладывать. Но в большинстве своём леди всё-таки ведут себя более корректно, чем джентльмены.
Другое дело – смена экипажей сейнеров или траулеров. Правильно говорят: моряк – дурак, а рыбак – дважды моряк! Там работа только для настоящих мужчин. Они тоже болтаются месяцами в открытом океане. На посудинах, выглядящих ореховой скорлупой на фоне штормовой волны. Со всем уважением к их героической профессии… Если бы кто-то из моих детей только заикнулся, что хочет податься на рыбаки – выбивал бы эту идею ремнём до кровавых клочьев на ягодицах, и не надо мне тут про толерантность и свободу выбора! Ибо. Потому что люблю их и не желаю им такой жизни.
Белый теплоход в океане осторожно сближается с рыбацким судном. Море относительно спокойное: 3 – 5 баллов для Тихого океана – лёгкий бриз. Набиваются швартовые канаты, спускается штормтрап…
– Бабы!
И по этим канатам, по верёвочной лестнице на наш борт карабкаются бородатые обрюзгшие мужланы с безумными глазами, в замызганных брезентовых робах, от которых на милю смердит тухлой рыбой! Девчонки с визгом исчезают в недрах судна, начальство и специально отобранные парни покрепче пытаются локализовать этот почти пиратский абордаж, мать-перемать, уже потёк первый расквашенный нос…
Им зарплату тоже выдавали только по прибытии. Но за несколько месяцев путины они накапливали десятки ящиков деликатесных консервов: крабовое мясо (не путать с “крабовыми” палочками, сделанными из отбросов рыбоконсервных заводов), кальмары, трепанги, устрицы, икра, балыки, редкие ценные сорта рыбы. Везли это всё на подарки семьям и родственникам, такое делалось только для себя и в магазинах не продавалось от слова вообще. Центральный пост управления (ЦПУ) машинного отделения – это специальное помещение, в которое выведены основные органы контроля и управления энергетической установки. С кондиционером, кофеваркой, для комфортного несения вахты. У нас оно располагалось поперёк корпуса судна и имело два выхода в коридоры жилой палубы экипажа по бортам. Девушки ютились в тесных каютах по 4 – 6 человек, койки в два этажа. Частенько по вечерам заглядывали к нам с мотористом в ЦПУ перекурить, выпить кофейку или просто поболтать. И нам не так скучно тянуть службу четыре часа. Так вот, когда на борту появлялись рыбаки – у нас наступало прямо-таки паломничество, порой приходилось разгонять этот щебечущий девичник, чтобы не отвлекал от дежурства. Оказывается, девчатам просто некуда было деваться: каюта по очереди предоставлялась одной из них. Для “свидания” с очередным изголодавшимся по женским прелестям пассажиром. Проституция? Да. И никакой замполит не в силах был это пресечь. Он своё дело делал, потихоньку “стучал” на всех, но границы приватности соблюдал, ибо народ там оч-чень простой, а в ледяной воде за бортом через пять минут наступает паралич сердца. Зарплата-то у девчат была не такой уж и большой… Не все, далеко не все они этим занимались, не стану огульно оскорблять наших подруг, умеющих хранить достоинство и честь, что очень и очень непросто в окружении крепких здоровых мужчин, как в экипаже, так и на пассажирских палубах. Поверьте на слово: такие девушки пользовались безоговорочным уважением и поддержкой в коллективе. К другим же мы просто старались не лезть в душу, а уж тем более в постель – венерические болезни там были не редкость. А стопки ящиков с консервами, не помещаясь в каютах, росли в коридорах, частенько с грохотом заваливая проходы во время очередного шторма… Вообще-то их новые хозяйки были не жадными, дружелюбными и компанейскими особами, и все мы объедались дефицитными морепродуктами на протяжении этих рейсов. Чего уж там по-ханжески носом крутить, из песни, как говорится, слова не выбросишь… И какое моё собачье дело до личной жизни этих женщин, часто такой печальной, что не стану и описывать здесь, чтобы не портить тебе настроение, уважаемый читатель. Наслушался, под рюмочку с шикарной закуской… Водка у девчат водилась всегда, и на ней они тоже делали весьма успешный бизнес. А здесь их подстерегала другая опасность: женский-то алкоголизм практически неизлечим, и больно до слёз было наблюдать, как пропадают неглупые работящие предприимчивые красавицы. Всегда утверждал и никогда не изменю своё мнение: морская профессия – не для женщин. Феминистки и прочие борчихи за гендерное равноправие идут лесом. Попробуйте – узнаете.
С очень полегчавшей кладью рыбаки ступали на берег. Кого встречали жёны или родственники – это было их счастье. Человека уводили в лоно семьи, и через некоторое время он потихоньку возвращался в цивилизованное общество. С иногородними дело обстояло значительно хуже. Пока получат расчёт, решат какие-то формальности – их поселяли в ведомственную рыбацкую гостиницу, имеющую в народе звучное название “Бич-холл”. А там – братва, не первый месяц ожидающая следующего рейса. Почему там сидят? Да пропили-прогуляли немаленькие свои денежки в компании себе подобных. У них же братство и взаимовыручка! Сегодня у меня есть – всех угощаю. Завтра другой вернулся с моря – он накрывает поляну. Замкнутый круг. Редко кому удавалось из него вырваться, некоторые персонажи годами не могли добраться не то что до родных осин, а даже до почты, чтобы отбить короткое: “Жив-здоров”! Три копейки за слово была цена телеграммы! Но на беспробудные пьянки, подзаборных шлюх, дебоши в кабаках, драки с поножовщиной и откуп от милиции – всегда находилось. Бичи. Страшное явление. Создаётся впечатление, что кто-то умышленно создавал все условия для его существования. И заработанные ними серьёзные деньги оседали в местном бюджете, и какая-никакая рабочая сила была под рукой в любое время: не один же я такой умный, чтобы к этой профессии – ни на пушечный выстрел! В порту Петропавловск-Камчатский наш пароход оказался 31 декабря, по расписанию отход планировался 3 января, и мы радостно потирали руки в надежде встретить Новый год у причала. Щас! Вечером автобусами привезли несколько сотен бичей, судно ушло на дальний рейд и встало на якорь. Город решил, что в праздничную ночь такие элементы на его улицах будут нежелательны. Город оплатил суточный круиз и банкет. В ресторане, барах и музыкальном салоне ломились столы от выпивки и закуски. Мы после полуночи тоже направились туда потанцевать под живую музыку судового ансамбля. Девчонки, обслуживающие в баре, шепнули: ребята, для всех любые напитки – бесплатно! Это сладкое слово халява! Еле проснулся на утреннюю вахту. К обеду пришвартовались. Помятая смурая публика потянулась на берег. Самые крепкие – с песнями и плясками, самые буйные – в наручниках к гостеприимному автозаку, самые болезные и пострадавшие в драках – к нескольким каретам “скорой помощи”. Знаете, наверно в тот день я впервые задумался о жизни по-настоящему, по-взрослому…
За год я исколесил весь Дальний Восток вдоль и поперёк, от Берингова пролива до Вьетнама. Да, выдался единственный рейс в бухту Камрань, на советскую военно-морскую базу. Туда отвезли молодое пополнение, обратно – дембелей. Неплохо там служилось матросикам: тропический климат, креветки, бананы, пальмы и шикарные пляжи. Нищие местные жители готовы были предоставить любые услуги за пару пачек болгарских сигарет или полкило десятикопеечных леденцов. Так что и интимной жизнью с аборигенками ребята обделены не были.
Многому научился по работе. Старшие товарищи охотно передавали опыт, собственное заведование своими руками было не раз и не два отремонтировано и отрегулировано, вахтенные обязанности приучили видеть машинную установку, как единый живой организм. После отпуска твёрдо обещали повышение в должности и назначение на суда загранплавания. Заработал прилично, была перспектива и карьерный рост. Только с жильём – никакой определённости. С младенцем на руках даже снять комнатушку у частника – большая проблема. Да и климат там жестковат, практически все фрукты и овощи – привозные. Жена была категорически против переезда в неизвестность, а жить по году в разлуках – что это за семья? По моему возвращению в Одессу, долго не могли найти выход. Собрались и поехали вдвоём в Москву, в Министерство Морского Флота СССР. Правду искать, ага, размечтались. Чтобы перевестись в Одессу, в Черноморское морское пароходство. Неделю обивали пороги Главкадров, я ругался со всевозможными клерками, а супруга под конец уже только плакала. Перевода не добились, но получил разрешение уволиться с Дальневосточного морского пароходства со свободным трудоустройством по месту жительства семьи. Радовались недолго. В отделе кадров ЧМП мне заявили, что вакансий нет и не предвидятся, и что я вообще-то для них человек посторонний: из Системы уволен, допуск з загранплаванию закрыт. Чтобы его получить, следует получить характеристику-рекомендацию от парткома предприятия, где я работал. Запрос во Владивосток остался без ответа. Человека вычеркнули из Системы. Нет человека – нет проблем. Чтобы не был таким умным…
Такой путь прошли очень многие мои товарищи. Молодые, грамотные, уже что-то умеющие, трудолюбивые и амбициозные – все мы не угодили Системе, и Система просто выкинула нас на обочину жизни. Кто-то устроился на судоремонтном заводе, кто-то в порту, двое ребят преподавали в Школе морского обучения будущим мотористам. Это из тех, кто жил поближе к Одессе. Кто подальше – и на металлургических комбинатах, и на Крайнем Севере сезонно работали, и таксистами, и даже в торговле крутились… Многие так и не вернулись на море. Лично я три года оттрубил слесарем на железной дороге, электрички ремонтировал с высшим техническим образованием. Семью-то кормить надо? Как на работу, ходил и ходил в ЧМП, был там такой Петров, инспектор по приёму. Мы с ним сразу друг друга невзлюбили, и кто кому большую дырку в голове проел за это время – вопрос риторический. Этот нехороший человек, уже получив мою официальную характеристику из депо, уже заведя на меня личное дело и чуть не из-под палки подав запрос в КГБ на допуск к загранке – полгода прятал от меня положительное решение… Я ему чуть глаза не выцарапал, когда почти насильно выхватил из его рук папку с моими бумагами и увидел эту дату!
Через две недели после дикого скандала в проклятом кабинете я ушёл в рейс на судне с портом прописки Одесса. Но это, как говорит один телевизионный актёр, была уже другая история…
[1] Учёт перемещения судна с целью знания его места в любой момент времени называется счислением. Счисление ведётся по элементам движения судна – курсу и скорости или курсу и пройденному расстоянию. При этом обязательно учитываются условия плавания: ветер и течение.
[2] Лаг – морской прибор, показывающий скорость судна относительно воды и пройдённое расстояние.
[3] Судовая роль – список, содержащий фамилии, имена и отчества лиц, составляющих судовой экипаж, занимаемые ими должности, время назначения на судно. Является одним из судовых документов, предъявляемых капитаном при досмотре судна портовыми властями.