Ещё будучи студентом Черкасского педагогического института, я часто заслушивался интереснейшими, с точки зрения ораторского мастерства, глубоко содержательными лекциями декана факультета физического воспитания Догмарова Александра Анатольевича.
Александр Анатольевич, несмотря на свой возраст (поговаривали, что ему было тогда за 70), гонял молодых спортсменов на теннисном корте, как хотел. Слыл порядочным по отношению к студентам человеком. Студенческие свадьбы не обходились без него. Как сейчас помню, это была одна из последних его обзорных лекций для выпускного четвёртого курса. В актовом зале обычно нас сидело около ста человек. Кажется, читал он нам что-то об ораторском искусстве древнего Рима. Александр Анатольевич слыл тонким психологом, лекции он читал вполголоса. И вот, видя, что мы от обильной информации уже подустали, он совсем неожиданно и ненавязчиво переходил к своим воспоминаниям о далёкой молодости, в частности о его героическом участии в строительстве первого Московского метрополитена, к эпизодам из фронтовой жизни и тому подобное… Это была десяти-пятнадцатиминутная пауза, но она-то и являлась для всех нас тем освежающим глотком воздуха, что в педагогическом процессе так необходимо.
Из всего того многого мне особенно запомнился один из ярчайших фрагментов его лекций не близкого уже 80-года. В тот памятный день Александр Анатольевич, незаметно отступив от основной темы и обращаясь к аудитории, тихим голосом спросил: «Верим ли мы в приметы?». Зал, оживая, насторожился. Студенва заметно зашевелилась. С разных мест послышались отрицательные возгласы. Мол, как можно? XX век за окном, атеизм, научно-технический прогресс и тому подобное… Уважительно выслушав мнение студентов, он, обведя всех своим умудрённым взглядом и нисколько не повышая голоса, продолжил: «А я верю!» В зале повисла удивительная тишина. Даже отпетые «двоечники» – и те, приподняв головы, уставились на рассказчика.
«Это случилось в Германии в начале мая 1945 года», – начал он свой рассказ. – В двух километрах от небольшого городка с таким приятным для нас, славян, названием – Галле. Нашу часть перебрасывали в этот небольшой, освобождённый пару суток назад городок, с целью организовать там гарнизон. Тогда мы, все молодые, здоровые, радовались долгожданной весне, тяжёлой победе и, конечно же, что остались живы в той, страшно вспоминать – «мясорубке»…
Командир полка назначил меня – майора артдивизиона – старшим «Studebekker»а, одного из мощных американских грузовиков, которые шли к нам на фронт по «ленд-лизу». Эти тяжёлые машины успешно тянули за собой нашу артиллерию, а пока мы отдыхали, расположившись во дворе уютной, типичной для немцев, фермы. Хозяин «в нашу честь» заколол кабанчика и теперь мы отъедались, попивая парное молоко, которым нас потчевала приветливая хозяйка с двумя своими помощницами – молодыми, на выданье, дочерьми. Девушки, несмотря на окрики своей матери, уже на второй день после нашего приезда, «втихаря» бегали к нашим парням. Даже дошло до того, что двое наших подрались из-за младшей «froeіleіn», более «смазливой», чем старшая сестра. Пришлось припугнуть штрафбатом – и виновники скоро успокоились. Но тут же нашлись другие. Физиология брала своё… Но, надо отметить – и он, кашлянув в кулак, с хитринкой глянул на аудиторию и продолжил, – после ухода наших войск не одна осчастливленная немка вскоре «понесла» от наших мужиков-солдатиков…
Моя задача была доставить в соседний городок десятка три солдат вместе с подполковником, видимо, назначенного комендантом гарнизона небольшого городка. Согласно уставу военного времени, я, как старший машины, занял своё место в кабине, рядом с шофёром. Утро выдалось прекрасное. Было солнечно и безветренно. До нашего места прибытия ехать надо было километров двадцать. Прикинув все «за» и «против», я надеялся быстро вернуться назад к обеду, чтобы перевезти оставшихся бойцов и поблагодарить хозяев за «радушный» приём, а главное – успеть «попрощаться» с младшей «froеіleіn», которая, признаться, и меня подцепила на крючок своими не только красивыми длинными ресницами. Водитель – молодой веснушчатый солдат из-под Рязани – лишь только мы выехали со двора фермы, стал насвистывать полюбившуюся всем и ставшую на то время довольно популярной, мелодию песни «Три танкиста». От блаженного настроения я закурил. Мотор урчал мерно, будто убаюкивая нас. Таких дорог я больше не видел, кстати, нынешние наши дороги – ни в какое сравнение не идут. Вскоре я начал, было, дремать, но нельзя, гоню сон, снова закурил. Проехали, видимо, большую часть пути. Впереди, метрах в двухстах по прямой, завиднелся переброшенный через реку мост. Паренёк за рулём улыбаясь пошутил: «А что, товарищ майор, может, окунёмся?». Не успел я ему ничего толком ответить, как вдруг из-за придорожного куста выбежала… натуральная чёрная кошка, которая в трёх метрах от передних колёс нашего грузовика, перескочив через шоссейку, скрылась в зарослях. В тот самый момент меня будто кто в спину толкнул, и я, как спросонья, выпалил команду водителю: стой!!! Опытный «водила», который уже не один год сидел за рулём и привык беспрекословно подчиняться, был буквально ошарашен внезапным моим решением. Машина, завизжав тормозами, стала резко сбавлять ход. В открытые окна грузовика донеслись отборные маты попадавших со скамеек от торможения солдат. Как сейчас, вижу испуганные глаза этого курносого водителя, – почему-то смеясь, вспоминал наш декан. – Водитель с укором и вместе с тем с какой-то ещё мальчишеской мольбою посмотрел на меня, – мол, выручай, майор, ведь по твоей вине я так давил на тормоза… Соскочив с подножки автомобиля, я, как ни в чём не бывало, оправил гимнастёрку и, ещё толком не зная, что сказать смотрящим на меня с кузова солдатам, скомандовал: «Можно покурить, оправиться». Солдаты, привычные выполнять приказы своего вышестоящего начальника, уставились с надеждой на подполковника. Тот, недолго думая, взорвался, размахивая руками и грозя мне трибуналом за самоуправство, за срыв задания и всё такое прочее. А я настаивал на своём, твердя, что старшим машины назначен не он и что время вполне терпит, и остановка эта необходима и оправдана…
Пока шла перепалка, прошло, наверное, минут пять, как мы стояли на обочине. И тут мимо нас промчалась машина. На американском открытом «Willys»е сидело несколько человек. Солдаты, сидящие в кузове грузовика, повернув головы, с некоторой завистью провожали взглядом одетых в камуфляжную форму «поджарых», с засученными рукавами мощных ребят, видимо, из разведки. Спешащих получить в конце войны, свои, ещё недостающие ордена и звёзды. Проводив эту машину глазами до моста, бойцы повернули головы к подполковнику, надеясь, что тот всё же разрешит им хоть малость размяться. И в этот момент раздался взрыв…
Все сидящие в кузове в одно мгновение, и уже без команды, слетели наземь, и, держа оружие наготове, побежали в сторону моста. Подбежав ближе, мы увидели страшную картину. Покорёженный взрывом «Willys» отбросило с моста в реку. Один из пяти сидящих в машине (счастливчик!) взрывной волной был выброшен на настил моста и корчился от боли, держась руками за лицо. Остальные четверо лежали разбросанные на отмели вокруг дымящегося «Willys»а. И даже с моста было видно, что в помощи они уже не нуждались». Александр Анатольевич замолчал, словно ему только что пришлось увидеть заново всё это кровавое месиво…
Тишина нарастала, она уже явно давила собой на всех нас, насыщая и без того наше воспалённое воображение. Было даже слышно (и это впервые за все годы учёбы в институте), как бьют часы на первом этаже под нами, в кабинете ректора вуза (кстати, Героя Советского Союза). Затянувшаяся пауза даже не была лишней, а напротив, лишь несколько остудила наше состояние от чрезмерного сопереживания, тем самым как бы давая всем нервным клеткам возможность перегруппироваться и, восстановившись, снова начать жить. Александр Анатольевич, как перед началом лекции, чуть понизил голос и, словно боясь упустить главное в своём рассказе, пристально посмотрел в зал. И, видимо, оставшись довольным от того, что он прочёл в нас то, что хотел, – продолжил: «На этом всё не закончилось. Подполковник, хватаясь за пистолет и брызгая слюной, буквально процедил сквозь зубы: «Ты, что, майор, знал о заложенной мине?!..». Или от того, что я смотрел как-то по-особому ему в глаза, или в силу каких-то иных причин – он пока не мог понять трагедию случившегося, но пытался. Подполковник вдруг весь как-то осел и обмяк, словно о чём-то догадываясь, и в тот самый миг в подтверждение его невероятных мыслей, отвечая ему, я на выдохе тихо произнёс: «Это знала лишь одна чёрная кошка!..».
…Уже давно закончилась лекция. Александр Анатольевич, прощаясь, многозначительно посмотрел на всех, как бы оценивая нас на прочность, и, убедившись в своей правоте, уверенной походкой майора вышел из зала.
Виктор Клейних, 30.06. 2005 год
