Памяти Майкла Джексона
MD
Зажечь софиты и сердца –
Ах, и сгореть в ответ.
Но ярче мантии гонца –
Улыбки чистый свет.
Благословлю сиянье лба!
И длится уик-энд.
Как принял бережно тебя
Небесный Неверленд!
Горит в истории твой, Майкл,
Победоносный блиц –
Великолепный алый мак
На серости столиц.
Возмездие всем злым глазам –
Неповторимый звук.
О Питер Пэн, Пьеро, Сезам,
Загадка всех наук…
О мальчик, плачущий во тьме
Повязок из газет!
Все руки тянутся к тебе –
Успеть схватить хоть след.
Один – во всех, и все – в одном.
Уйдя, с собой увлечь.
Толпу перевернуть вверх дном –
И речью пренебречь.
Пусть мир ловил – да не поймал
Вселенной малый файл.
Недосягаем для похвал!
… И – улыбнулся Майкл.
________________________________________
Майкл и Джемма-2, или У вас спина сзади…
(продовження, див. початок в журналі №1 (24-26) 2011)
Не постигну загадочной воли
бесконечных, зовущих высот:
вознося, низвергают нас к боли,
уничтожив, бросают вперед.
Как вы думаете, удалось мне уснуть после полета? Всю ночь, не снимая драгоценностей Майкла, вспоминала я грандиозную космическую панораму и боялась сойти с ума, а утром надо на работу выползать в 7.15, чтобы к 8 успеть в издательский дом. Раньше у меня был, как у автора, свободный график. Но главред в связи с кризисом закапризничала и вытребовала мое ежедневное присутствие, чтобы я еще и разную мутотень делала. В 6 часов я встала, на черную водолазку надела белую прозрачную рубашку с рукавами в три четверти и черные бриджи. Успела полюбоваться еще раз украшениями: нездешние, изысканные, а главное, греющие. Невозможно снять, будто защиты лишаешься. Крестик в разрезе рубашки – это было нечто невероятное, его надо было бы спрятать под водолазку, но я оставила так.
Мое рабочее место украшало собой просторный отдел, где за компами маялись еще 7 человек. Меня внимательно отсканировали две мои подруги – фигуристая шатеночка Рая, незамужняя модница двадцати четырех лет, и Татьяна Михайловна, добродушная пятидесятипятилетняя матрона, бабушка троих рыжеволосых внуков. Мы дружили, невзирая на разницу в возрасте. А может, и благодаря ей. Подарки Майкла, как видно, уложили их наповал. Первой очнулась Рая:
– Коллега, откуда столько красоты?
– От Майкла Джексона.
Рая оценила шутку и засмеялась:
– Это же за какие подвиги?
– А на луну вместе летали.
Подруги развеселились. А Татьяна Михайловна, вытирая слезы, подытожила:
– Хм, Джеммочка, да мы знаем, что это твой бывший муж тебе и жилье оплачивает, и презенты шлет. Может, вы еще сойдетесь? Тебе тридцать три, ну сколько можно хорошего человека мучить? И не пытайся на кого-то левого свернуть. У тебя безупречная репутация, мы тебя несколько лет ни с одним мужчиной не видели.
И откуда только эта бабушка троих рыжих внуков узнала мои тайные мысли перед поездкой в Дмитровск?
– Ну, подруги, вас не проведешь.
Тем временем сотрудницы подтягивались, как к магниту, ко мне по различным вопросам и таращились на украшения:
– Откуда? Вот это да! В наших магазинах таких нет, и за границей не приходилось встречать.
А Татьяна Михайловна за меня раздавала интервью:
– Да вы что, Джемминого Виталия не знаете? Скоро у них, хм, интересное событие…
– Девушки, ну оставьте меня в покое, – умоляла я, но интрига, к сожалению, сотрудниц лишила покоя.
. Народ материализовался и из соседних отделов, и я не знала, куда деваться. Но тут я заметила, что дверь отдела приоткрылась, и на меня в упор смотрит Михаил из Дмитровска!
– По местам! – скомандовала я и добавила магическое: – Сейчас будет проверка всех ваших материалов…
Девушки рванулись к своим столам, забыв сразу обо мне. Я вышла в коридор и направилась к окну. Рядом чернела дверь кабинета главреда. Михаил приблизился. Одет он был почти так же, как и на вечере выпускников, и я подумала, что защита серостью – самая надежная защита. А может, его и вправду не видят? А все же, легко ему со своим вертолетом: ни пробок тебе, ни других проблем… Я посмотрела на него: знакомые пепельные волосы, дешевые очки, коричневый свитер под серой курткой, джинсы и выношенные ботинки – все это никак не удерживало на себе внимания. Но его спокойствие… под ним я угадала смятение, и сама смутилась.
– Джемма… есть предложение… выступить на концерте со своими стихами. В Доме культуры «Россия», завтра, в 18.00.
Я почувствовала подвох:
– И ради этого ты явился сюда? Ведь можно было позвонить? Конечно, я выступлю, если ты просишь, о чем речь.
Он стал еще спокойнее:
– Концерт благотворительный.
– Ну и что?
– Экспериментальный.
– В чем суть-то эксперимента?
– Ты должна будешь догадаться сама.
– А что мне нужно будет сделать?
– Просто прочитать свои стихи.
– Сколько?
– Ну, хотя бы одно… или два.
– Это важно?
– Да… Хотя ты можешь отказаться. Будет телесъемка. И возможны непредсказуемые последствия.
– Ну что трудного – прочитать стихотворение? И в прямом эфире я выступала, главное, о камере не думать. И как я могу отказаться, если ты пришел?
– Ты согласна?
– Да, конечно.
– Вот телефоны, – и он протянул визитки. – После концерта мы увидимся.
Тут из кабинета выдавилась главред Мирра Владимировна, дамочка лет сорока, густо увешанная массивными золотыми кольцами, цепями, серьгами, поясами, браслетами. Сверкая, как ходячая витрина ювелирного магазина, Мирра придвинулась к нам. Майкл отвернулся, а Мирра холодно изрекла:
– Джемма, покажите мне, пожалуйста, ваш отредактированный текст.
– Сейчас, Мирра Владимировна, несу.
Михаил ушел, а я вернулась к своему столу.
– Хм, кто это? – прошептала Татьяна Ивановна.
– Зачем приходил? – одновременно с ней округлила глаза Раечка.
– Музейный работник, хороший специалист. Приглашал завтра в ДК стихи прочитать. Будет телесъемка.
– И ты пойдешь?
– Да.
-Зачем? Коллега, вы что, считаете, что ваши стихи – это то, что непременно должно звучать на весь мир? Нет, они хорошие. Но все равно, зачем? – ошеломила меня Рая.
– Ну что я, раньше не выступала, что ли?
– Раньше-то раньше…хм… А теперь зачем тебе? Отказывайся, – не унималась Татьяна Михайловна.
– Да я уже пообещала, приходите на концерт. А мне надо к Мирре Владимировне.
Удалившись, я позвонила по указанному номеру и узнала, что выступать мне первой – с двумя стихотворениями.
В общем, я еле дождалась конца рабочего дня. А когда вышла на улицу, зазвонил мобильный. Это был мой бывший муж Виталий:
– Джемма, это правда, что у тебя новые драгоценности?
– Да, – довольно бодро ответила я.
– Тебе их подарил мужчина?
– Да, – я не сумела соврать, но голос мой дрогнул.
– Я хотел слышать это от тебя. Значит, это не сплетни…Джемма, ты что, думаешь, мне жениться не на ком? Я надеялся, что ты образумишься, и оплачивал тебе жилье. Хватит. Твой пентхаус уже продан, куплена двухкомнатная квартира на окраине. Послезавтра, в субботу, с утра, ты в нее переедешь. Тебе там будет хорошо.
Да, все правильно. После развода Виталий настоял, чтобы я продолжала жить в его жилье и пользоваться его «ауди», хотя все это и было оформлено на него.
В эту ночь я спала как убитая. Дом уже мне не принадлежал, но что с того? Рано или поздно приходят перемены. Не впервые, прорвемся.
Проснулась поздно, и стало ясно, что на работу я безнадежно опоздала. Пришлось позвонить главреду :
– Мирра Владимировна, мне нужно взять день за свой счет.
– Буду иметь в виду, – ледяным эхом отозвалась трубка, и я услышала, как гневно звякнули золотые цепи Мирры.
Так, что на сегодня? Ну, хотя бы не опоздать в ДК. Предчувствие говорило о грядущих серьезных переменах, но, как всегда, без конкретики. Два стихотворения я выбрала наугад из старого своего сборника и порепетировала перед зеркалом, пока не надоело. Приготовила на всякий случай поесть, хотя аппетита не наблюдалось.
Далее следовало бы подумать о наряде, но думать не хотелось. Для съемок хорош серый цвет и нежелательны белый и красный – они полнят и бликуют. И я остановилась на сером платье с кружевным воротником, дмитровском талисмане. Но там же, в ДК – холодина, поэтому добавила синий новый пиджак и синие модные туфли. Сумку в последние сезоны носят не под цвет обуви, а одежды, ну, я и выбрала серую.
Михаил-Майкл пообещал увидеться после концерта, и это меня волновало, ведь он ничего не уточнил. Приехала в ДК на «ауди» заранее; как разведчик, осмотрела сцену и зрительный зал. Вроде ничего подозрительного.
Организатор, прыткий прыщавый человек с неуловимым взглядом, отвел меня в свой кабинет и предложил присесть:
– Читайте то, что подготовили, ничего не меняйте. И вам не трудно будет вместо своих часов надеть вот это? – и он показал мне нечто похожее на стальной браслет с часами. – А свои спрячьте в сумочку.
– Зачем?
– Вам объяснит подробнее тот, кто вас сюда пригласил. Но это нужно поносить некоторое время. Отдадите тому, кто первый у вас его попросит.
– Но я не хочу это, оно мне не нравится.
– Вы вправе отказаться. Но тогда должны покинуть наш ДК.
И я встала, чтобы выполнить это условие:
– До свидания.
– А вы разве не хотите увидеть того, кто вас сюда пригласил?
– Хорошо, давайте, где тут застежки?
Это и впрямь были часы, только с необычным широким серым гладким браслетом, скрепя сердце пришлось их надеть.
Зал наполнялся, публика сходилась шумно. Ввалилась ватага разболтанных подростков. Они громко и развязно перекрикивались, их никто не останавливал. Мне стало не по себе. Из своих знакомых я из-за кулис увидела лишь Раечку и Татьяну Михайловну, которые, как попугайчики-неразлучники, жались друг к другу в первом ряду. Мы обменялись приветственными взмахами ладошек.
Наконец, выплыл конферансье в сверкающем смокинге и жизнерадостно объявил о начале творческого вечера. Ожидаемая благоговейная тишина не наступила. Кто-то вытолкнул меня на сцену. Я взяла себя в руки и посмотрела в неспокойный полный зал. На меня уставились кинокамеры. Уловив момент относительного штиля, хорошо поставленным голосом я на выдохе начала читать в микрофон:
Серебряная денежка луны.
Заветное тепло твоей стены.
Чисты и милосердны кирпичи.
Я их поцеловала. Не взыщи.И молвила тебе сквозь толщу стен:
«Я ничего не попрошу взамен.
Ты будешь счастлив, ибо так хочу.
Ты победитель, ибо заплачу».И я платила – дорого и долго.
Любовь важнее или чувство долга?
Порой так нужен был мне проводник.
Ты не должник. Но почему возник?О, неужели денежка луны
в твои скользила радужные сны
свидетелем негашеного долга?
Порвалась нить, но мечется иголка.Но так и быть. Я разрешу вернуть
немножко – не пугаешься? – чуть-чуть:
твой поцелуй – и вздрогнула стена –
до дна.
Раздались свистки. Конферансье выскочил и проблеял:
– Еще одно прекрасное стихотворение Джеммы!
Из-за кулис донесся свистящий шепот:
-Читай, читай, они сейчас успокоятся!
Я мужественно посмотрела в эту враждебную массу и выдала:
Замышляли порой разорвать
опьяняюще-чистые нити.
Так пытал свою жертву сармат.
Так жестока была Нефертити.Так пугается конь крутизны,
если давят упрямо на стремя,
только звезды смотрели нам в сны.
новой встречи предчувствуя время.Лепестки наших роз как ладьи,
их свидетельству я не перечу.
Не найдется над нами судьи,
разве Тот, Кто назначил нам встречу.
Юнцы заулюлюкали и попытались забросить на сцену что-то – то ли мороженое, то ли женские пакеты (я как-то не успела рассмотреть), но все это не долетело, а попало на других зрителей, и те стали оскорблять подрастающее поколение. В общем, образовались суматоха и недоразумение. Под прицелом кинокамер я спокойно покинула сцену и вышла в фойе. Там стояли группы подростков и кривлялись (не без мата), когда я проходила мимо них. Чуть спустя меня окликнула женщина с бейджиком:
– Девушка, у вас вся спина сзади…мокрая…
– Спасибо.
И я свернула в дамскую комнату.
Там перед широким зеркалом я сняла свой модный пиджак. Сначала мне показалось, что на спину плеснули водой, но, прикоснувшись к пятну, я поняла, что это слюна. Аккуратно сложив обновку, я опустила ее в мусорное ведро и вышла на улицу к своей красавице «ауди». Улица встретила меня промозглым ветром, неживым электрическим светом и пустотой. Никого… на душе завыли и закреблись кошки. Но я им запретила грызню: «Брысь отсюда! Просто пока я не все знаю. А от Майкла надо принимать не только развлечения, но и уроки».
Мои руки слегка дрожали, когда я их положила на руль. Я попросила у Господа сил доехать без приключений домой, и Он мне помог ни во что не врезаться.
… В родимом холле витал необычный сладковатый аромат. Мой недоумевающий взляд упал на мужские ботинки размера эдак 43, отдыхающие как раз посередине помещения – на пути от прогулочной площадки в кабинет. На кресле чернела небрежно брошенная черная куртка с серебряными пуговицами. И я прошла по указанию носков ботинок в свой любимый кабинет.
В кабинете, среди книг и ухоженных мною пальм, филодендронов, кротонов, рядом с попугайчиком (девочкой Чачей, которая по утрам выводила бесподобные соловьиные рулады), за компьютером, спиной ко мне, сидел Майкл. Он не шелохнулся, не обернулся. Хотя с его музыкальным слухом наверняка слышал шаги. Я остолбенела и не произнесла ни звука. Потом на цыпочках приблизилась к дивану, стоящему углом к компьютерному столу, и села поближе к нему. Теперь, на расстоянии вытянутой руки, я видела Майкла в профиль. Он просматривал новости, очень сосредоточенный и очень-очень грустный.
– Добрый вечер, Майкл. Будешь борщ?
Он ответил в монитор:
– Я ничего не хочу.
Потом повернулся ко мне, ресницы были опущены, а весь облик исполнен такой печали, будто произошло непоправимое.
– Кому ты посвятила эти стихи?
Я промолчала.
– Неужели трудно было написать новое?
– Я не успела, не смогла.
Майкл неожиданно резко встал и бросил грубо:
– Когда я был далеко, ты могла и успевала.
«Вот артист»…Но я все поняла… А Майкл внезапно успокоился и снова сел:
– Впрочем, я хочу поблагодарить тебя. Ты сегодня спасла жизнь двоим близнецам.
– ???
– Это реалити-шоу. Смысл: человек перед враждебной толпой. Все реакции фиксируются датчиками. Выяснение предельных характеристик.
«Определение смертельной дозы»,- перевела я про себя
– Но почему ты так подставил меня? – возмутилась я.
Майкл вдруг взял мою руку и поднес к своим губам. Это было так неожиданно, я была настолько не в своей тарелке, что убрала руку.
– Майкл, не делай этого…- вырвалось как-то жалобно.
– Извини, Джемма. То, что ты сегодня испытала, стоит больших денег. И я их уже получил и оплатил двойную операцию. Близнецам.
– Эти близнецы… они мальчики?
– Да. Им по 14 лет. Том и Дэвид, из Лос-Анжелеса.
– Значит, сегодня был спланированный карнавал?
– Не удивляйся, сейчас такое в моде. А в общем, это классика… Тебя покажут по телевизору. Шумели клакеры, это нанятые люди. Им заплатили, да. Но зрители этого не знают и не узнают. Они и все остальные примут это за чистую монету. В твоем стальном браслете записывается, как реагировал твой организм. Поноси его еще немного, хорошо? И вот еще что. С тобой это произошло, но, наверное, еще что-то… я не знаю. Вряд ли кто-то догадается, что это был эксперимент. Но другого пути спасти мальчиков не было. Эти условия были не мои, нет, не мои, пойми это, Джемма, поверь и прими. А мой вертолет меня уже ждет.
– Мы еще увидимся? – мои мысли как-то путались.
– Не знаю. Джемма, мы с тобой и так виделись много. Да, я виделся с тобой…часто…когда ты маленькая сидела на старой груше в сером платье с белым воротничком. У этой девочки была забавная косичка. Эта девочка никому не могла рассказать, что творилось у нее дома. Эта девочка тогда не умела жаловаться, а сейчас ей нельзя.
– Так это был ты? Мне тоже снился тоненький смуглый мальчик в курчавой шапке волос, мы разговаривали, а порой друг друга понимали без слов.
– Да, мы общались, и делились своими бедами, и ободряли друг друга. И теперь на тебе похожее платье, мне нравится, что ты угадала это. Ты должна была еще и другое угадать.
– Угадать?.. Но почему мы перестали друг другу сниться?
– Нет, мы снились, только забывали… Переезды, эти переезды – у тебя и у меня…Но мы общались с тобой всю жизнь, да. Ты со временем что-то поймешь. А кое-что я тебе и сам объясню, позже. До свидания…
И Майкл прошел через несколько комнат в холл, обулся, захватил куртку и вышел на прогулочную площадку, а я за ним, он повернулся с доброй своей незабвенной улыбкой и помахал мне рукой. Вертолет поглотил его с тихим рокотом и растаял в неизвестности. А я… глотая слезы, посмотрела вверх и подумала: «А что, если он сегодня очередную поклонницу катает? Тогда луна скоро будет в красных точках, как в оспе…»
Но надо взять себя в руки. На все воля Божия. Мне нужно складывать вещи, ведь завтра с утра переезд на новое место жительства. За несколько часов я нагромоздила приличную баррикаду из пакетов и мешков. А потом, не выдержав, выскочила на прогулочную площадку и посмотрела на луну. Пульсирующая точка была одна.
Утром ни свет ни заря приехали машины. Грузчики, нанятые Виталием, выполнили то, что им положено. Среди груды вещей я уже стояла в необжитой квартире, когда ко мне подошел Виталий. Как всегда, он был одет с иголочки, с честным таким лицом, с прямым взором – воплощение благородного рыцаря.
– Я слышал о твоем провальном выступлении.
– Не верь ушам своим.
Он остановился взглядом на моих изумрудах:
– Может, мне и глазам своим не верить?
– Я хочу тебе объяснить…
Я шагнула к нему, но он, смешно сморщившись, ударил меня по щеке. Впрочем, не сильно больно, так что я повернула к нему другую щеку и сказала:
– А у меня еще и вторая есть.
– Да я лучше заберу назад свою «ауди».
…. Наконец, все ушли и оставили меня в покое. Только я стала прикидывать, где и как расставить мои остатки роскоши, как на мобильный позвонила Раечка:
– Коллега, с вами все в порядке? Как вы себя чувствуете после вчерашнего?
– Да мне после сегодняшнего еще приходить в себя… А что, есть хорошие новости?
– Как сказать. Я так и не поняла, что это вчера было. Вы читали великолепно, стихи ваши мне всегда казались замечательными, но эти свистки, ругань… А сегодня передачу повторили еще в … говорить? И газеты…
– Я не видела и не увижу скоро, телевизора сейчас у меня нет. И мне не до газет. Выкладывай уж все, чего там.
– Уф… Короче, камера показала разъяренную публику, ваш голос звучал как-то невнятно, а сами вы в кадре такая старая и помятая… Джеммочка, я ведь помню, что вы выглядели восхитительно, как они это делают, не знаю, а главное, зачем?.. другим выступающим такого не было. Да еще и газеты вышли… Татьяна Михайловна, когда это все узнала, так с ней случился инсульт, она сейчас в больнице…
– В какой? – и я записала адрес. – Я ее проведаю. Раечка, запомни, пожалуйста, одно слово: эксперимент. Ничему не удивляйся, держи себя в руках, береги свои нервы, не вникай, все равно не разберешься. Давай лучше поедем к Татьяне Михайловне. Согласна?
– Ну конечно, где встречаемся?
– Давай через час «под градусником».
– Хорошо, собираюсь.
Я бросилась собираться в больницу. Первая мысль: а ведь доза, предназначенная мне, была действительно ударной. Но Татьяна Михайловна, добрейшая душа, вольно или невольно взяла часть ее на себя… потому что мне на самом деле было очень плохо. Сердце разболелось так, что невозможно было прикоснуться к грудной клетке.
На выходе их квартиры меня остановил еще один звонок, от Мирры Владимировны:
– Джемма, моему терпению пришел конец. Сначала вы на работе отвлекаетесь с каким-то … неопознанным субъектом, потом прогуливаете рабочий день. А сегодня я узнала, что вы влипли в какую-то неприятную историю. Вы и в телевизоре, и в газетах, и в интернете, и везде со знаком минус. Я вам официально сообщаю, что ваша должность сокращена.
– Какое счастье! – бодро отозвалась я.
Очень приятно отсиживать от звонка до звонка, да еще и выполнять всякие там разные дебильные поручения!
….В больнице мы печально смотрели на неподвижную Татьяну Михайловну, которая едва могла глухо и невнятно произнести несколько слов. К ней уже успела прилететь из Москвы сестра, она собиралась больную забрать к себе и смотрела на нас с нескрываемым упреком. Мы отдали деньги на лечение, обещали молиться о ней и ушли с тяжестью на душе.
Такие вот перемены. Вакханалия в СМИ продолжалась. Каждую строчку мою разобрали и раскритиковали. Меня не пнул только ленивый. Редакции и издательства для меня закрылись (ну и не надо, репетиторством тоже вполне можно жить). Знакомые и друзья куда-то подевались. Мой мобильный молчал, и зря я оплачивала Супер МТС, выговаривать минуты было не с кем.
Майкл не появлялся никаким образом, не подавал никаких признаков внимания. Он сказал тогда «не знаю», а с учетом своего опыта я это переводила как «нет». Если человек нужен, ему говорят: «обязательно».
Виталий женился. Его пощечина терзала мое сердце сильнее отнятой «ауди».
Татьяну Михайловну сестра увезла в Москву, и их телефоны не отвечали.
Вечерами я выходила на единственный свой балкон и с третьего этажа смотрела на луну. Но сначала луна убывала, и тень от Земли закрывала алое пятнышко по центру в нижней трети. Далее приходилось пережидать новолуние. Потом луна медленно росла. В дни полнолуния и близкие к нему ее закрывали облака. Как кто-то там писал:
Сквозь волнистые туманы пробирается луна,
а мерцающая точка никому и не видна.
В тяжелую минуту слабости душевной я не сдержалась и ночью выплакала свою горечь на бумагу:
Я обвиняю вас, родные сны!
Где то, что снилось? Ну-ка, предъявите!
И это все? Свидетели, уйдите!
Так вот к чему приводит яд весны.Я проиграла. Смейтесь. Я банкрот.
Встать. Суд идет. Суд совести жестокий.
Является вдруг некто многоокий –
он знал и видел все за годом год –и достает многострадальный свиток.
Сны невиновны – следует итог.
А в чаше золотой – густой напиток.Дрожит и плачет нежный лепесток:
«Ты замутила вверенный исток!»
О Богородице, явись мне среди пыток!
Утром перечитала: ну до чего надрывный сонет! Нет, так не годится! Надо вытащить себя из этого болота, как барон Мюнхгаузен, за свои же волосы. Так, приказываю себе написать нечто вдохновляющее! И получилось вот что:
Что с того, что скалы отвесные?
Чья-то подлость – не повод для драм.
Рек Господь: «Не мстите, любезные.
Мне отмщение. Аз воздам».О страна моя непогубленная!
А какие гранаты для дам!
Рек Господь: «Моя дщерь возлюбленная!
Мне отмщение. Аз воздам».
И я в изумлении смотрела на эти строки. Кто это написал? Я? Тем не менее некий поворот уже произошел, а жизнь катилась своим чередом.
Как-то позвонила Раечка:
– Джемма, а я вас все еще считаю своей коллегой. Без вас не очень весело. Как вы поживаете?
– Спасибо, с Божьей помощью, держусь. А у вас что интересного?
-На вашем месте теперь Миррина племянница, и у нее свободный график, а пишет она из рук вон. Было еще у нас собрание коллектива, Мирра выступила против вас, все тряслись в шоке, но ведь она вещала то, что мы читали в газетах. Спросили мое мнение, а я сказала: «Это эксперимент», ведь большего-то я и не знаю.
– Большего-то и не надо.
– А они все стали смеяться. А, вот еще. Помните свою историю одного монастыря? Там у вас есть драматичный кусок о том, как монахини ездили по городам, собирали пожертвования на возрождение обители, такой сюжет напряженный, до слез пробирает. Вот эту-то часть Мирра и опубликовала под своим именем, пыталась кое-что изменить, но получилось у нее, как у двоечницы. А чего хоцца ей этого ореола монастырского, понять ее не могу.
– Но ее рывок – это ее проблема, а не моя. Впрочем, Рая, ты же в курсе, как у нас в стране дела обстоят с авторскими правами?
– Да, в курсе. Ох, тоска беспросветная…Джемм, а сколько еще ваш эксперимент будет тянуться?
– Да к концу подходит уже, – ляпнула я наугад.
– Ой, Джеммочка, давно пора уже! – приободрилась Раечка, и я ее успокоила, как только смогла.
Да, я ее успокоила, потому что успокоилась сама. Ну, подумаешь, сменила место проживания, работу и кое-что еще? С кем не бывает? Жива, здорова, вечером читаю свои любимые книги, словно со старыми друзьями разговариваю. Под любимую музыку навела в квартире порядок. Ни с кем не ругаюсь, совесть спокойная. Ну, экономить пришлось на всем, а кому же легко сейчас? Кризис, он и есть кризис. Кстати, кризис с латыни переводится как Божий суд. А с Божьим судом положено смиряться. За все положено платить. И я по-своему расплачивалась за свое фантастическое путешествие с Майклом, за пережитое волшебство. А если еще и жизнь спасла двум близнецам… Это была моя тайна, и она меня грела. Ради этого стоило потерпеть. Не надо никому ничего доказывать. Как будет, так и будет, пускай судьба рассудит.
Покупала я раз с рук яблоки. Темнело уже. Прошла мимо ряда торговок и остановилась возле крайней старушки с ласковыми слезливыми глазками, в сером пуховом платке, как раз под табличкой «Торговля запрещена. Штраф 100 грн». Мне подумалось, что яблочки она уступит дешевле прочих. Я присматривалась к ее полной корзинке, а бабулечка – ко мне.
– Слышь, красавица, – обратилась вдруг она ко мне, – забирай усьо лукошко.
– А сколько стоить будет?
– А стоить буде … твою браслеточку серенькую.
Я вздрогнула от неожиданной просьбы. Потом сняла стальной браслет и, протянув бабушке, сказала:
– Да пожалста. Но мне хотелось бы узнать результат.
– А результат завтра буде… На цьому ж мисци, у такый же час.
Ну и дела! Прихожу назавтра в то же время, к той же табличке. А под ней – востроглазый дедок, такой маленький, в ватничке, в старенькой ушаночке, морковку продает. Что ж, морковка мне тоже нужна, покупаю морковку. Он мне протягивает пакет, а я и говорю:
– Дедушка, так мне ж еще результат…
Он спохватился, зашарил по карманам:
– А, щас, канеш, та де ж вона, бомажка… та ось же… – и из засаленного кармана ватничка стал выуживать обрывок портянки.
На землю просыпалась шелуха подсолнечника. Негнущимися пальцами старичок выудил из ветхих складок бледно-голубую визитку с золотой каемочкой и ловко бросил ее в мой пакет.
Быстро смеркалось, моросило. Я отошла к фонарю и достала визитку. Это был настоящий ювелирный шедевр. В призрачном электрическом свете голубизна отливала перламутром, скорее всего, это и был натуральный перламутр. Каемочка, судя по блеску и весу, была выполнена из золота. В правом верхнем углу из блестящих мелких черных камешков изящно сплетались буквы МJ с короной над ними, а вдоль перламутрового поля из крохотных рубинчиков складывались сверкающие слова: «She’s invincible»*.
– Здравствуй, Джемма! – раздался голос из далекого прошлого.
Передо мной стоял Тимур.
У каждого есть свой «скелет в шкафу». И вот мой «скелет в шкафу», облеченный в кровь и плоть цветущего мужчины, сейчас дружелюбно мне улыбался.
Это ему-то я посвятила те стихотворения, из-за которых и разгорелся весь сыр-бор. Никому я не говорила, кто вдохновил меня на эти строки, и говорить не собиралась, и ему в том числе. Узнать «это все» можно было только читая мысли. А такие мысли прочитать не под силу даже экстрасенсам, которые могут удивить лишь угадыванием предметов в кармане или общими фразами, но не знанием самых-самых сокровенных сердечных секретов.
Когда-то власть этого человека надо мной была огромна. И я инстинктивно старалась держаться от него подальше, хотя власть от расстояния и времени не уменьшалась. И мы почти даже и не разговаривали. Тем не менее расстроились мои прекрасные отношения с моим мужем, а в браке мы ценили именно эти отношения. Да, у нас был тот редкий тип брака, который трудно описать словами. И не надо описывать. Пусть что-то останется невысказанным.
Власть Тимура меня уничтожала, а я решила уничтожить эту власть. Однажды вечером в монастыре, читая старые книги, я дошла до слов: «Отдай Мне свое сердце». Тогда я решилась, и, собрав воедино всю свою жалкую волю, сказала: «Отдаю Тебе свое сердце, вместе с тем, кто там есть, и делай с моим сердцем, что хочешь». И наваждение отступило. После этого постепенно пришло другое понимание, иное ощущение – и это была свобода.
… В чернильных сумерках под фонарем Тимур переминался с ноги на ногу, нестрашный, обыкновенный. Возмужал, перестрадал что-то там свое, но вырулил, состоялся – это все увидела я мгновенно в знакомых глазах, поразительно похожих на знаменитые глаза Майкла. И улыбка Тимура с давних пор была улыбкой Майкла – и внешне, и внутренне, потому что Тимур был и остался замечательным человеком, а у всех хороших людей и улыбки похожи.
– Что ты делаешь сегодня вечером? – шутливо спросил Тимур.
Я показала ему пакет с морковкой:
– Да вот, собиралась борщ варить. Будешь борщ?
– Я голодный, как зверь! – счастливо засмеялся Тимур.
– А что ты делаешь в наших краях?
– Тебя искал. Ты у нас теперь известная личность, хотел автограф взять… и свой оставить.
Вот так, обмениваясь многозначительными шутками, мы зашли в мой обшарпанный подъезд. Из подъездного полуразбитого почтового ящика я достала ярко-зеленый конверт с глянцевыми желтыми, оранжевыми и красными марками. Том и Дэвид, из Лос-Анжелеса, прочитала я в левом нижнем уголке яркого пакета. Дома я из конверта вынула парадное фото: на нем улыбались два бледных подростка. На обороте фото мальчишки меня кратко благодарили за посильную помощь.
Мы вместе с Тимуром на кухне готовили ужин и разговаривали. После трапезы я вышла на балкон и посмотрела на луну. На ярком диске пульсировала яркая точка. Одна. Все пазлы сошлись. Майкл мне прислал Тимура. Или Сам Господь Бог с помощью Майкла? Все просто. Майкл – это звезда для всех, а Тимур – мой личный домашний торшер. Сомнений в этом не было. Правда, можно было немного подождать и проверить. Для приличия. Я так и сделала.
Ежедневные встречи с Тимуром преобразили мою жизнь.
– Помнишь, Джемма, мы работали вместе в одном отделе? Как нам было весело состязаться в остроумии! Я и не сразу понял, сколько ты значишь для меня. Только когда нас разбросали по разным отделам, я понял, как я влип. Ведь ты была замужем, и я не собирался пакостить Виталию. Был один трудный вечер, когда я плакал от бессилия. Но потом подумал: а может, это закончится само собой через недельку-вторую или месяц? Проходили же так другие влюбленности… Нет, не прошло и даже спустя годы. Я ушел на другую работу, пытался завести личную жизнь. Ты же сама видела, сколько девушек вилось вокруг меня. Женился, но не сложилось, прошел через развод. Бросился в бизнес, сделал себя сам. И научился жить с этой болью о тебе, уже ни на что не надеялся. А тут такие страсти по тебе в СМИ разыгрались! Я сразу понял, что тут что-то не так, стал следить и анализировать. А потом дошло: к черту анализ! Знаешь, я не сентиментальный, в сны не верю. Но однажды… снится мне наш самый знаменитый артист, ну, тот… сама знаешь. Будто протягивает он мне твое фото и говорит: «Дарю». И я сорвался… Еду к тебе, смотрю в твои глаза… Джемма, вот моя рука. Вот мое плечо. Хватит, намыкались оба. Давай будем вместе, сколько нам отмеряно еще дышать на этом свете. В радости и в горе. Доверяя и не предавая.
И мы действительно обменялись автографами. Расписались.
Наверное, это была моя самая безмятежная зима… а потом и весна… Мы с Тимуром были вполне откровенны друг с другом. Но за все это время – удивительно – ни одного вопроса от мужа по поводу моих редкостных украшений и драгоценной визитки, а я эту тему тоже не затрагивала.
Благоуханным майским вечером мы с Тимуром прогуливались по городскому парку. Тимуру позвонил на мобильный его деловой партнер Артур. А разговор Тимура с Артуром меньше получаса еще никогда не бывал. Поэтому, когда Тимур прошелся вперед по аллее, я присела на ближайшую лавочку. Рядом с собой я заметила листок – не то толстой бумаги, не то тонкого пергамента. Я взяла этот листок в руки и почувствовала изысканный сладковатый аромат. Лист был исписан знакомым четким почерком, а в конце текста стояла подпись, похожая на чертеж, со звездой на конце длинного вертикального росчерка. Невольно мое сердце забилось чаще. Я пробежала глазами первые строки и не смогла оторваться от чтения. Это было переписанное письмо Овода Джемме, значительно сокращенное…
«Я обещал сказать вам все, и если уж исполнять это обещание, то откладывать больше нельзя. Впрочем, стоит ли пускаться в длинные объяснения? Мы всегда понимали друг друга без лишних слов. Даже когда были детьми.
Итак, моя дорогая, вы видите, что незачем вам было терзать свое сердце из-за той старой истории с пощечиной. Мне было тяжело перенести это…
Моя прихоть состоит в том, чтобы объяснить вам, почему я был так груб с вами и не мог забыть старые счеты.
Вы, впрочем, и сами все понимаете, и я напоминаю об этом только потому, что мне приятно написать эти слова. Я любил вас, Джемма, когда вы были еще нескладной девочкой в простеньком платьице с воротничком и заплетали косичку. И я и теперь люблю вас. Помните, я поцеловал вашу руку и вы так жалобно просили меня «…этого больше не делать»? Я знаю, это было нехорошо с моей стороны, но вы должны простить меня. А теперь я целую бумагу, на которой написано ваше имя. Выходит, что я поцеловал вас дважды, и оба раза без вашего согласия.
Вот и все. Прощайте, моя дорогая!»
После телефонного разговора ко мне приблизился Тимур и торопливо обнял мне:
– Джемма! Что такое? Ты плачешь? Что случилось?
Я положила в сумочку влажное письмо.
– Джемма! Этот Артур всегда меня задерживает! Но зато сегодня сообщил мне интересную новость. Слушай… Как насчет нашего совместного путешествия в Лос-Анжелес?
Я улыбнулась и кивнула головой.
Мы неспешно пошли к своему автомобилю. Постепенно темнело.
Сияющий лунный диск проявился в вечеревшем небе. В том месте, где у лица рот, на диске пульсировала алая точка. Она и до сих пор мерцает. Вы просто посмотрите.
Ноябрь 2009
–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
* «She’s invincible”» – слова из песни Майкла Джексона « Invincible» – « Непобедимая»: «Она непобедима».
Конец