Уже сам факт нашего зачатия во грехе заставляет задуматься о многом.
Рассказ
І
Это событие надолго потрясло жителей немалого по тем временам села. И даже оно бесследно растаяло бы в цепкой памяти не только местных односельчан, но и, разлетевшись во все стороны, кануло бы в Лету под толщей нахлынувших затем угрюмых исторических событий в стране. Но спустя десяток лет, это неординарное происшествие, всколыхнувшее когда-то округу, вновь заявило о себе, напомнив многое, но уже в иных красках и, видимо, с более тёмными тонами.
Село Лучка Липово –Долинского района, где и развивалась эта драматика, раскинулось на богатых, плодородных землях вдоль небольшой, но когда-то величавой речушки с таким звучным названием Хорол. Начало селу дал, по преданию, отставной казак Лука, который вскорости, облюбовав высокий и удобный холм, на котором поставил усадьбу, перевел туда дворовых. И как многие тысячи украинских сел, оно стало пускать корни и разрастаться.
Эта история случилась незадолго до войны. Надо сказать, так называемая новая экономическая политика в стране помогла быстро встать на ноги разоренному гражданской войной сельскому хозяйству. Толковые, дальновидные, знающие землю и, главное, трудолюбивые «заможные» хозяева, чьи единоличные дворы крепли и набирали силу, видя свои результаты налицо, естественно, не желали идти в колхозы, зная, что там их погибель. Лишь не состоявшимся по разным причинам, а скорее – неумехам, пропойцам и ленивым было все равно…
Семья Терещенкив в селе, да и за пределами его, на ту пору была хорошо известна. Но она каким-то невозможным чудом смогла устоять и спастись от мощного и гигантского бесперебойного сталинского катка начала 30-х годов, который нещадно подминал под себя сотни и сотни тысяч обязательно лучших трудяг, чьими кровавыми мозолями возделывалась земля, строились города, возводились плотины, поднималась с колен на ноги индустрия молодой державы. Эти ленинско – свердловско – сталинские рукотворные «жернова», в виде тысяч лагерей и тюрем, перетирали с 20-х по середину 50-х годов десятки миллионов живых судеб, превращая их, как любили тогда шутить «гениальные» творцы колючих загонов для скота –в лагерную пыль…
А спастись от этого массового геноцида люди могли, лишь одним способом.. Или быть внештатными осведомителями и сексотами, или, что вероятнее всего, (помогла им спастись изворотливая крестьянская жилка), вовремя суметь подсунуть «хабаря» местным чиновникам в виде нескольких мешочков муки, зерна, десятка гусей или припрятанных на черный день царских червонцев. И тебя затем милосердно вычеркивали на какое-то время из черных списков «кулаков», «середняков» и прочей ереси, в которую властьпредержащие и сами не верили…
55-летний хозяин обширного подворья, старый Терещенко, имел жену и на выданье красавицу дочь Галину. Он был редким трудягой. В его добротное, ухоженное хозяйство входило: небольшая, но прибыльная мельня, несколько коров, пара волов, полдесятка лошадей, десяток свиней, добрый косяк гусей, не говоря уже за уток и кур.
В конце села, над крутым живописным яром стояла чисто побеленная, просторная, типично украинская хата, в которой и проживала семья Ивана Товчигречки-молодого и бесконечно влюбленного в миловидную Галину. Но ничем, казалось, особо непримечательное хозяйство украшал красавец сад, который был дополнительным и весомым источником дохода, заложенный еще дедом Ивана. По осени односельчане частенько любовались налитыми и сочными плодами семеренок, пепена – шафрана, антоновки, сладких ароматных груш.
В другой части села, у изгиба тихой, но славившейся изобилием рыбы и раков реки, проживал с одинокой матерью закадычный друг Ивана Петро Марченко. Оба высокие, статные, широкой кости, неглупые, да и руки, как говорится, золотые. Парни действительно были, что называется, на подбор. И не одна в селе дивчина краснела при встречах, бросая из под густых ресниц смущенные взгляды. Одним словом, они могли бы составить достойную партию любой высокородной, «шляхетной» девице. Но гордячка, красавица Галина оказалась исключением. Для нее выбор был равнозначным. Она просто растерялась, не зная кому из двоих отдать предпочтение. Невероятно, но казалось, что они оба нравились ей, и безрассудно обеим не отказывала в сватовстве. И все же Иван первым засватал Галину, и они стали готовиться к свадьбе. Но так уж в жизни повелось, коль мы всегда предполагаем, то Бог один располагает.
ІІ
Молодые подгадали ближайший виходной. Благо, что жнивье подходило к завершению и свадьбу наметили сыграть в аккурат сразу же после окончания Петровского поста. Накануне, за неделю до свадьбы, Петро напрочь рассорился с Иваном, узнав, что тот сватался к Галине, хотя сам особой симпатии, а тем более чувств, к ней не питал. Но все уже было решено. В назначенный день с утра Иван приехал к своей невесте на шикарном фаэтоне. Загодя, остановившись во дворе Галины, он чинно сидя на мягком, красной кожей обитом сиденье, терпеливо поджидал, висматривая свою невесту. Но ему даже в голову не могло прийти, что его ненаглядная Галина в это самое время, выскользнув из дому через хозяйственный двор бездумно запрыгнула на стоящий в укрытии возок Петра. И вместе с ним задами понеслись по старому панскому саду и скоро укрылись в его доме. Лишь спустя какое-то время, до них стало доходить все, только что ими содеянное. Они вдруг ясно представили удивленные глаза приглашенных на свадьбу гостей, свалившийся на головы родителей позор и прежде всего косые взгляды односельчан. Такое поведение больше походило на безумную, пустую выходку их молодости. Но все как-то само собою улеглось, да и обратной дороги для них уже не было. И будто в ожидании чего-то непоправимого и зловещего, что затаилось пока до времени, они стали жить вместе. А жизнь продолжалась, идя своим чередом. Повечно озабоченные своим тяжким, нечеловеческим трудом: уборкой урожая, заготовкой сена, “пахотой” в колхозах, крестьяне без просвета за вшивые сталинские трудодни, трудились в поте лица. Да и в Европе “пахло“ войной, а кое-где она вовсю разгоралась, притягивая к себе все внимание людей, которые ложась спать, только об этом и говорили.
III
Любовь – наказуема.
И месяца не прошло с той памятной несостоявшейся “свадьбы”, а Ивана будто подменили. Он буквально стал неузнаваем, весь осунулся, почернел. При встречах обычно отрешенно куда–то смотрел. Незадолго до смерти, он забился в свой роскошный дедовский сад и почти трое суток пролежал там под любимой яблоней, не желая идти домой. По всему было видно, он никак не хотел забыть ту единственную, ради которой искал легкой смерти. И нашел ее. Промокнув под дождем, Иван получил воспаление легких и, отказавшись от лечения, через две недели скончался. Уже после старики поговаривали: мол, помирал Иван смиренно – легко и без жалоб. Похоронили его тихо, словно и не было на этой беспощадной земле, всегда такого веселого, жизнелюбивого добряка и трудяги, парня, на котором обрывался род Товчигречки.
Так издавна повелось: беда не ходит одна. Вскорости мать, так и не подержав на руках внуков, не вынесла непосильного горя, лишившись разума, повесилась на той же яблоне, так полюбившейся ее Ивану. Зимой крестьянин, возвращавшийся с дровами из лесу, обнаружил у дороги замерзший труп, в котором он без труда узнал старого Товчигречку. Ко всеобщему удивлению этой весной так и не расцвела яблоня Ивана, а всеми любимый сад безнадежно зарос сорняком…
Поначалу Петро ходил по селу, при встречах пряча свои глаза. Но вскоре оклемался и стал бегать на посиделки. Как-то в одночасье запил, питался как попало, спал не разбирая с кем и где придется. Напрасно мать пыталась стыдить его, указывая ему на молодую жену. Он отмахивался от матери, постоянно твердя ей одно и то же : “Ты меня на Галине женила, вот бери теперь и живи сама с ней”. И хлопнув дверью, уходил, а возвращался снова “забуханым”, лишь под утро. В общем, истаскался до нельзя, а когда узнал, что серьезно болен, то даже обрадовался этому, и стал еще больше глушить самогон, чтобы хоть как-то забыться и притупить свои страдания. Совсем недавно здоровый и молодой мужик, на глазах превратился в развалину. По селу ходили слухи, что несколько раз видели Петра у могилы Ивана. Доктора, приглашенные в разное время Галиной, ставили один диагноз – чахотка. Лечение, скорее принимало форму пассивную, хотя ради матери он делал вид, что лечится. Но здесь отсутствовал основной и главный фактор, ведущий к выздоровлению – это жажда жизни и желание быть здоровым. Петр словно подгадал свой последний день. Галина решила скромно отметить годовщину, совместной их с Петром жизни, чтобы хоть немного приподнять мужу настроение. В воскресенье к обеду должны были прийти родители Галины. Рано утром Петр подозвал жену и глядя куда-то мимо нее, тихо проговорил: ”Прости…” Галина суетилась на кухне, накрывая на стол. А когда зашла в спальню, чтобы сообщить Петру, что пришли родители, он был уже мертв. На полу, возле его кровати лежала фотография. Галина сразу узнала ее. С фотографии, улыбаясь, на нее смотрели, как и прежде обнявшись, два неразлучных друга. Теперь они снова были вместе.
Все – таки обед состоялся, но уже по другому поводу. На поминки позвали соседей. За столом сидели молча, будто о человеке сказать было нечего- как и не жил вовсе. И никто из сидящих за столом людей не знал: винить ли кого, да и за что, и в стольких смертях, полагаясь больше на лучшего судью и советчика – время. Так уж мы устроены. Потому и включается извечный механизм самозащиты, выраженный в известной притче царя Соломона, суть которой видится нам в таком, казалось бы простом, но на самом деле, золотом философском правиле, состоящем всего лишь из двух слов: “Это пройдет”…
IV
Действительно, этот трагический случай вскоре был забыт. Тем более , что опять начались очередные дикие и абсурдные аресты. Так неужели, чтобы насытить силы зла хотя бы на короткое время, недостаточно четырех жертв, полных сил и здоровья? А тут скоро и война, бушевавшая вокруг, докатилась и до этой мирной земли. Пока она шла , Галина жила вдвоем со свекровью. Надо сказать, мать покойного Петра души в ней не чаяла, всячески угождая своей невестке, словно замаливала перед ней свои “потаенные” грехи, о которых впрочем, обе знали, но уживались, делая вид, что все в порядке и ко всем тем смертям они не имеют никакого отношения. А стоило тогда матери Петра не дёргать его, науськивая и подбивая увести Галину из- под венца, потому, как она ей нравилась, а более всего, нравились её, известные в округе богатства, то судьба сына не сложилась бы так трагически. Так считала и была уверена в этом неисправимая материалистка- свекровь Галины. А время шло. Война, вперемежку с похоронками, откатывая, постепенно захлебывалась в море крови, барахтаясь в агонии, тащила с собой в гиблую пучину последние жертвы. Галина как женщина, естественно, хотела рожать и если повезет любить и быть любимой, в конце-концов быть просто привязанной к кому-нибудь с сильным мужским плечом.
Зимой 1945 года она перебирается обратно к себе домой. Стали возвращаться в село из госпиталей покалеченные войной солдаты. Потянулись назад на родину первые эшелоны освободителей. В начале лета того же года с погонами сержанта вернулся с войны в родное село и Семен Мельник. В свое время Галина на пушечный выстрел не подпустила бы такого “жениха”, как он. Но сейчас явно был не её день. Теперь же, не только один он, был вне всякой конкуренции по одной простой причине –мужиков катастрофически не хватало. И за Галину сейчас решал один инстинкт продолжения рода человеческого – великий и незыблемый инстинкт размножения.
Семен от роду был патриархален, воспитан в духе старых добрых традиций, но война пообтесала, научила быть проще и к цели идти наиболее прямым путем. Чуть отдохнув, он, как тот застоявшийся жеребец, мимо которого, долгих четыре года водили поджарых., “голодных” необъезженных кобылиц оглядевшись вокруг и взвесив всё «за» и «против», стал высматривать достойную пару. Благо, что на одного мужика в те времена приходилось до двадцати одиноких женщин. Выбор был велик. По-первах Семен даже растерялся, не решаясь кому-либо отдать предпочтение.
Но, странное дело, просчитывая свои серьёзные проблемы, мы всякий раз твердо уверены в том, что все наши стратегические шаги в жизни, да и просто мелкие поступки, это плод своих же обдуманных действий. Наивные дети – и как же мы заблуждаемся, теша и ублажая себя самообманом… Когда ещё задолго до наших мечтаний, а тем более так называемых иллюзорных “решений”, конечный результат, кем-то, необъяснимо – невидимым нами, уже давно запрограммирован. Мы всего лишь исполнители безмерно – огромной и тонкой субстанции, мы те тончайшие нейтрины, которые являются проводниками, движителями миров и преобразователями космических энергий…
V
Это даже была не случайная их встреча.
Жил Семен вдвоём с матерью, которая долгими летними вечерами намекала ему, что хотела бы уже увидеть в доме помощницу себе по хозяйству. Он отмалчивался, но зёрна, расчетливо брошенные матерью, постепенно прорастали, давая свои верные всходы. День с утра выдался довольно жарким, и он решил сходить на реку охладиться.
Их небольшой, но аккуратный дом стоял неподалеку от дома, где проживала семья Терещенкив и Семен, сокращая себе путь, пройдя огородами, спускаясь к реке, вовсе не удивился, увидев там Галину, которая стоя по колено в воде, подоткнув за пояс юбку, полоскала бельё. Её недвусмысленная поза, прогнувшаяся слегка спина, оголённые, упругие и манящие бедра в самом соку женщины, привели Семена в невообразимое замешательство. Затем, бросив взгляд на выпирающую двумя сосками сквозь влажную блузку, не знающей еще настоящей мужской ласки, необузданно колышащуюся и аппетитную грудь женщины, которая жадно притягивала его голодную плоть. От всего этого увиденного вся сущность его, вся доселе дремлющая, дикая природа, враз взбушевавшая в нем, вдруг неистово вздыбилась, наконец, явно заявив о себе.
Поздоровавшись, Семен, было, направился к своему излюбленному песчаному берегу. Но неожиданно для него, к нему вдруг обратилась сама Галина. Кокетливо улыбаясь, она, как бы между прочим, спросила: «Семен, колы ж весилля твое видгуляемо»? Его, как гром среди ясного неба, сразил, её прямолинейный вопрос. И он ничего не найдя лучшего, покраснев, ответил: «Молода ще, не выросла».
– Та навищо тоби чекаты?- продолжала заигрывать она.
– – Дывысь, скильки гарных дивчат та молодыць- и Зинка Левченкова, и Варка Лукашева, а ты такий несмилывый, наче не з вийны прийшов…»
Выслушав Галину, Семен вдохнул побольше воздуха и вполголоса, не узнавая себя выпалил: “А якщо мени бильш подобаешся ты?”
Та, довольная, что сумела спровоцировать мужика, что бросив ему наживку, умело подсекла, направив все его мысли в нужное ей русло. Но это опять был ее очередной самообман. Она вновь наступала на те же самые «грабли».
VI
Случайностей не бывает. Все было предопределено свыше и это закономерно. Теперь его мысли оказались пленены ею. Семен «клюнул» на наживку и довольно надёжно. Тот день ему запомнился надолго. В самый разгар лета, накануне «Петра и Павла», он, прихватив бутылку, направился к Галине, ещё не зная, что скажет ей, а тем более её родителям.
Его будто ждали, стол был накрыт. Здороваясь с отцом Галины, Семен заметил, что тот явно не доволен его приходом. Было похоже, старый Терещенко хотел бы сейчас видеть гостя «посолиднее», но никак не Сёмку безлошадного. За Семена тогда все и решила сама Галина. Уже сидя за столом, выпив по две чарки, беседуя, как заведено, о том, о сем, об урожае, о ценах на зерно, о войне с Японией, как вдруг в образовавшуюся в разговоре паузу, мгновенно втиснулась Галина, как бы упреждая затянувшуюся по какой то причине долгожданную новость. Она тихим, но уверенным голосом, делая ударение на первое слово, проговорила: «Тату, мы с Семеном ришилы побратыся». За столом повисла неловкая тишина. Выручила всех вовремя вмешавшаяся мать Галины, которая, картинно промокнув краем платка невидимую слезу, суетливо перекрестившись в сторону ближайшего угла в благодарность за свершение, казалось, невозможного, и обращаясь к сидящим за столом, всех поторопила: «Так чого ж вы, чаркы вже давно повни. Выпьемо за здоровья молодых, за щастя, за любов. Хай у ных все буде гаразд». Предварительно обсудив дату свадьбы (Галина, как всегда, играла первую скрипку), предложила свадьбу не затевать, а отгулять лишь скромную вечеринку. На том и порешили. Будущий тесть, прощаясь, уже теплее выпроваживал гостя, шутливо похлопывая его по плечу. После Спаса, отгуляв вечеринку, молодые тут же с головою окунулись в беспросветное крестьянское хозяйство, постепенно притираясь друг к другу.
Молодожены, как и полагается, перешли жить в дом свекрухи. Со стороны могло показаться, что они были даже счастливы. Общность интересов, духовные их запросы, сводились в основном к домашнему быту, ведению хозяйства, посещению местной церкви, к чтению вслух книг зимними вечерами. Все это видимо и сыграло ту должную роль, которая обычно и удерживает семьи от развала на первом этапе совместной семейной жизни. Затем- рождение чудной девчушки Марийки, от которой все были без ума. Кучерявые, светлые, с золотистым оттенком волосы и голубые глаза девочки в сочетании с другими достоинствами всех приводили в восторг. Через четыре года у них рождается вторая дочь Надежда. Их отношения, скрепленные детьми, становились намного полнее и значимее. Семен и Галина теперь были по-своему счастливы.
VІІ
Время бежало, торопило взрослых жить. А маленькой Марийке, так же, как и всем детям, казалось, что этому отрезку её короткой жизни не будет конца, а дорога к взрослости невыносима долга. Девочка росла весёлой, не по годам любознательной. Любимым её занятием было рисование, художественная вышивка. Желая шире увидеть окружающий мир своими детскими глазами, Марийка всячески старалась упросить родителей, выезжающих раз в год на Ильинскую ярмарку в Ромны, взять её с собой. Такой выезд для селян был необходим и являлся, действительно, праздником, и был тем самым местом, где настоящие хозяева делились опытом по части выращивания сказочно небывалых урожаев, пытаясь с помощью крестьянской многовековой хитринки, как можно больше выудить нужной и полезной информации и чем поменьше поделиться ею,- таков уж неписанный закон любого базара. Тут и необходимость пополнить свой технический потенциал, больше узнать о сельскохозяйственной технике, о новых сельхозкультурах, о современных на тот период лекарствах и прививках для скотины и прочей домашней живности. Ведь ваш сосед, не поехавший на такой «форум», непременно явится с бутылкой, чтобы поразузнать о «научно-технической» революции вообще, да и о культурной жизни райцентра: чем и как закусывают в корчме, как одеты люди…
Отец Марийки, загружая на продажу всякой всячиной свой вместительный воз, улыбаясь, выслушивал просьбу любимой дочери и, покручивая свой ус, уговаривал её остаться, что дорога, мол, дальняя и спать придется на возу, и не одну ночь. Но десятилетняя Марийка не унималась, соглашаясь на все условия. И уже после приезда с ярмарки, уставшая, но счастливая, она взахлеб рассказывала всем о своих впечатлениях от увиденного. Затем еще долго вечерами она будет вспоминать все новые и новые нюансы, всплывающие в ее юной, но цепкой памяти.
VIII
Весна 1955года выдалась довольно теплой. Трава на пастбищах была просто на удивление. Тот день до мелочей помнят и сегодня жители этого тихого и живописного села. Еще с вечера одинокая вдовая и бездетная Егоровна, которой подошла очередь пасти коров, по – соседски упросила Галину подменить ее потому, как ей не здоровится. Сказала при этом, что кроме нее на пастбище будут еще два тринадцатилетних паренька – Николай Тырыдын и Васыль Храпалив. По двору как раз пробежала Марийка, услышав разговор, она участливо, почти по – взрослому предложила свою помощь, тут же напомнив, как она когда-то ловко отгоняла коров от колхозного жита. Обе женщины засмеялись, и Галина, вдруг от чего-то грустно вздохнув, проговорила “ Хорошо, Егоривна, давай скорише вычухивайся и не хвылюйся, попасемо за тебе”.
Утро следующего дня зачалось на редкость пасмурным и не по – весеннему прохладным, иногда накрапывал дождь. Семена накануне вызвали в военкомат на переподготовку, и Галина, видя, что не справляется со своим немалым хозяйством, подумав, решила отправить на пастбище Марийку. Приготовив ей термосок, она нежно, по – матерински разбудила Марийку, накормила ее, по ходу сказав, чтобы та не забыла надеть пальто. Выгнав из сарая двух коров и уже прикрывая калитку, Галина проговорила ей вслед: “Донечко, будь розумныцею, а я в обид звильнюся з ланки и пидминю тебе”.
Отовсюду слышалось протяжное коровье муканье.
Обычно селяне делили свое село на так называемые “кутки”, если оно разбросано по частям. Село Лучка и было как бы разделено на три части Загребелля, Скляривку и Дроздивку. Куток Дроздивка был наиболее заселенный. Хата Семена и Галины находилась как раз в Дроздивке, недалеко от центра. Надо сказать, что каждая часть села сама определяла место сбора коров и, естественно, имела свой график выпаски. Марийка погнала своих коров к почте, где и был их сборный пункт. Два хлопца, которым она должна помогать, уже были на месте. Поздоровавшись, Марийка сказала ребятам, что Егоровна заболела и помогать им до обеда будет она. Ребята вдруг весело рассмеялись и вновь стали обговаривать свои важные мальчишеские дела. Минут через десять небольшая вереница разношерстной, пятнистой, рогатой, живой реки, которая, колыхаясь, медленно двинулась, подгоняемая бдительными стражами, извиваясь вдоль узкой улицы. Марийка то и дело забегала вперед, покрикивая на особо ретивых и своенравных животин. Выйдя за пределы села, стадо жадно вдохнув воздух свободы, заметно ускоряясь, двинулось в сторону растущей луговой травы, и наконец добравшись, с неистовым упоением стало припадать к ее росистой прохладе своими нетерпеливыми и влажными губами. На смену прекратившемуся дождю пришел неприятный сырой ветер. Коровы паслись, изредка переходя с места на место, выискивая наиболее лакомые места.
Дождевые тучи, подгоняемые холодным ветром, неслись низко над землею, угнетая и без того невеселое настроение пастухов.
IX
Ребята, продрогнув, решили развести костер. Хворост был мокрый и долго не разгорался, как бы оттягивая этим назревающую беду. Скоро они догадались и напатрали ножами березовой коры. Благодаря ей, дрова медленно, словно нехотя, шипя от влаги, с натугою потрескивая и разгораясь приятно согревали упавших было духом пастухов. Марийка, в очередной раз оббежав стадо, подгоняя, завернула, постоянно разбредающихся по обширной луговине крестьянских кормилиц. Довольная своей работой, она прилегла возле костра, лежа наблюдая за всем происходящим. Разомлев от тепла, девочка незаметно для себя задремала. И снилась ей мать, тихо напевающая колыбельную песню, и видела себя, странно бегущую, почему-то не касаясь ногами земли. И вдруг все эти видения заслонил ангел – хранитель, который склонившись над нею, будил ее, беззвучно крича девочке прямо в лицо. Марийка очнулась от острой нестерпимой боли, пронзившей все ее тело. Пахло дымом, странно, но не костра, а горелой и прогорклой ткани. Она лежала на боку, когда пламя, задуваемое ветром, охватило ее спину. Пальто на ватине прогорело и она резко вскочила, не понимая, что случилось, стала кричать и, обезумев от боли, бросилась бежать в село в надежде, что там, дома, ее спасут. До села было метров пятьсот, и чем быстрее она бежала, тем сильнее разгоралась подкладка из ваты ее пальто, причиняя ей все большие страдания. Мысль, мелькнувшая было в голове, чтобы скинуть это пылающее пальто, заглушали слова, сказанные когда-то ее матерью и выплывшие не вовремя из глубин памяти: «Донечко, пальто нове, бережы ёго». Как и всякий ребенок, она была просто в шоке. Ее боязнь, а скорее страх за испорченное огнем пальто и сыграло с ней свою злую шутку.
Гоняющиеся друг за другом ребята не сразу заметили бегущую и кричащую Марийку, оставляющую позади себя шлейф сизого дыма. Пробегая улицей мимо первых дворов, она уже не кричала, а лишь хрипло стонала. Болтавшие возле колодца две женщины не сразу смекнули, увидев эту страшную картину. Возле одной из них стояли ведра с водой. Женщины, остановив бегущую обессиленную девчушку, стали стаскивать с нее пальто и одновременно плескать на него водой. И когда содрали его с Маши, та свалилась, лишившись чувств.
Врачи областной клиники долго боролись за жизнь этой всегда жизнерадостной и приветливой девочки и, наконец, победили. Правда, цена этой победы – уродливость и пожизненная инвалидность Марийки.
Х
Когда я услышал рассказ об этой драматической веренице угасших одна за другой человеческих жизней, единственная только мысль с настойчивой последовательностью сверлила мой мозг. Почему же судьба распорядилась так жестоко, а не иначе, коль уж и без очков видно, кто повинен в стольких смертях. Но глядя более трезво на всю эту историю, все больше и больше приходишь к выводу, что все не так просто…
Так неуспевающему двоечнику дается возможность пройти тот же курс, обязательно повторно… Порою мы часто возмущаемся, увидев пьяного, лежащего зимой на снегу, говоря при этом: “И никакая зараза их не берет! А стоит только порядочному, нормальному человеку чуть промерзнуть – и он уже, в лучшем случае, в больнице”. Иными словами, всем тем “грешникам” дается, заметьте, повторный шанс исправиться. Господь таким образом как бы безустанно протягивает им свою руку помощи, вновь и вновь вытягивая споткнувшихся на этом неправедном их пути, одновременно наказывая их смертями любящих их близких, которые в свою очередь также заблуждались, идеализируя свои чувства и поступки. Дабы первые в своих тяжких мучениях прозревали, глядя насколько они были неправы и вредны всем окружающим. Наказать кого-либо напрямую для Создателя было бы слишком дешевой и легкой мерой и не отвечало бы должному воспитанию всех нас за содеянное. В этом и кроется вся великая и в то же время простая аксиома бытия, всесущего Вселенского разума.
P.S. Кто обожжется больше из двоих, взявшись за раскаленный прут железа: тот, кто схватился за него первый раз, или тот, кто взялся за него вторично? И Конфуций, сам отвечая на этот вопрос, говорит “ Бесспорно, тот, кто взялся за раскаленный прут впервые”
Кесарю – Кесарево. Или, перефразируя эту библейскую мысль, мы тут же проникаем в незыблемую сущность бытия, понимая ее образумлевающую, глубочайшую значимость, неистово и беспрестанно кричащую всем нам, как предостережение свыше: «Каждому- своё!…»
Виктор Клейних
11. 07. 2005 г.